Мы погибнем вчера [= Меня нашли в воронке ] - Алексей Ивакин Страница 39

– Чего-то долго они там… – заругался Еж, когда двое последних эсэсовцев свернули на тропу к последнему лагерю убитых уже десантников. Юра Семененко похлопал его по плечу, мол, тихо, браток, тихо. А Кирьян Васильевич только играл желваками…

…Цукурс приподнял руку. Взводный продублировал его жест. Эсесовцы замерли. Странно… Тишина… Либо они не здесь, либо?

…– Втянулись…- подумала она. И винтовка, словно сама собой, грохнула на весь лес. Фффух! Огонь полыхнул так неожиданно быстро, что латышские эсэсовцы даже не успели шевельнуться. Пламя ревом растеклось, хлопая взрывами бутылок и сжигая человеческие тела.

Рита зажмурилась, припав к прикладу винтовки. И, потому, не увидела. Много чего не увидела. Только слышала многоголосый рев сжигаемых коктейлем Молотова тел.

И привычный запах горелого мяса. Сзади груда сгоревших костей десантников, впереди толпа сгорающих костей эсэсовцев.

– Ссссуки!!! Лови! – встал на колено Вини и, резко дергая затвором, стал стрелять куда-то в бушующую стену огня.

Валерка вскочил и сбил его с ног:

– Пусть горят, сволочи! Пусть горят…!

…Пятеро эсэсманов отскочили назад, натолкнувшись на бушующую стену огня. И крича что-то на странном для славянского уха языке.

– Огонь! – крикнул дед Кирьян.

Три трехи жахнули по ушам. А упало почему-то двое из пятерых.

Юра обругал сам себя и прицелился вроде бы точнее. Выстрел! И опять эта зараза не упала! Зато двое других, по бокам, вальнулись на землю.

– От сволочуга! – удивился дед шустрости латыша, а Юра сказал короткое русское слово, со зла хряснув винтовкой о березу:

– Сбит!

– Кто?

– Прицел!

И пока Еж и Юра кидались словами, дед выскочил, тремя большими шагами допрыгнул до латыша и ухайдакал его прикладом в грудак.

Неожиданно все закончилось.

Хлопали патроны в подсумках, взрывались гранаты, разбрасывая куски мяса по болоту, да хрипел разбитой грудью эсэсман.

Еж наклонился к нему:

– Эй, Раймонд Паулс, говорить то можешь?

Юра засмеялся, утирая дрожащей рукой пот со лба.

Дед покосился на Андрюшку:

– Ты его чего, знаешь что ли?

– Нее… Это единственный латыш, которого я знаю.

– Еще Валдис Пельш, – поправил его Семененко.

– Ах да, эй, Пельш, ты кто?

Тот только хрипел в ответ.

Юрка пригляделся к погонам:

– Два ромба на погонах, три в петлицах… Гаупт! Ребят, да мы гауптштурмфюрера в плен взяли!

– Ого! – Еж обрадовался так, что аж подпрыгнул. – Ни разу еще офицера СС живого не видел!

– Ты недавно вообще фашистов только в кино видел… Эй, имя какое, враг народа? – дед легонько пнул латыша в бок.

– Чего это только в кино-то? Они у нас регулярно попадаются, скинхедами называют, азербайджанцев лупят, на стенах про величие России пишут.

– Еж, помолчи, потом расскажешь. – Юра нагнулся и стал обшаривать карманы офицера. – Есть зольдбух… Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс… Лиепая, год рождения тысяча девятисотый… Место службы… Черт разберет этот немецкий!

Второй… батальон, ага! Ди… Леттише фрай… вилли… виллиген… бригаде… Тьфу ты… Чего это такое?

– Доброволец латышский, и так ясно. Ладно, давай пока свяжем и сходим посмотрим, чего там наши-то делают?

Пламя к тому времени уже спало, только кое-где чадили останки эсэсовцев. Пахло жареным мясом. Еж остался караулить пленного, дед же с Юркой пошли на островок по вонючему перешейку.

По пути Юра ругался сам на себя:

– Ну как же так, винтовку то я не проверил… Мушка сбита была… Вот ведь, а? Ведь знаю же, все почистил, в порядок привел, а вот мушку не проверил.

– Так ты что, не стрелял из нее?

– Нет… Пока тут сидели одни, старались не шуметь, когда вы появились – опять не до шума было.

– Наука… Эй, вы там! Целы? – гаркнул дед.

– Ага! – Ответил кто-то, похоже, Вини.

– Сюда давайте, мы тут пленного взяли!

Ритка старалась не смотреть на скрючившиеся обожженные трупы, сквозь обуглившуюся черную корку которых, просвечивало красное мясо. Странно, но какой-то гордости или удовлетворения она не чувствовала. Наоборот, отвращение к самой себе.

Наконец, страшное место осталось позади.

Они подошли к связанному эсэсману, возле которого сидел Еж. Андрейка пояснял тому, что латыш реально неправ. И сейчас не прав и в контексте политическом тоже. И что еще проситься будете обратно к России, но уже поздно будет – не возьмем.

– Чего, Еж, политинформацию ч-читаешь? – спросил Юра.

– Объясняю ему важность момента. Чтобы проникся.

– А смысл? Все равно сейчас в расход пустим, чтоб не дышал. А то вон как ему больно дышать-то…

Гаупт вздрогнул на этих словах деда.

– Глико-чо! – удивился Кирьян Васильевич. – Понимает по-человечьему!

– К-куда он денется…

– Понял? А я тебе, что говорил? Или все расскажешь, или шлепнем на месте! – и Еж убедительно клацнул затвором.

В этот момент подал голос Вини, внимательно изучавший офицерскую книжку гауптштурмфюрера:

– А ведь я его знаю…

– Чего? – удивились все в один голос.

– Это тот самый Герберт Цукурс. Я про него в универе доклад делал…

– В к-каком универе? – переспросил Юра.

– Ребят, вы чего? Я же историк, все-таки. Он летчиком был до войны. Популярный был, как у нас Чкалов. А в июле сорок первого перешел к немцам служить. В команде некоего Виктора Арайса служил. Так что ли?

Вини сел на корточки перед полулежащим Цукурсом.

– Четвертого июля сожгли заживо в рижской Большой хоральной синагоге около полутысячи евреев. Так?

Цукурс зло прищурился, не отводя взгляд от студента, но не говорил ни слова.

– Восьмого декабря расстреляли около трехсот детей в больнице на улице Лудзас. Так? Это же вы с Арайсом на груди у себя новорожденных разрывали руками! Так? К началу декабря 1941 года, согласно отчёту СС-айнзацгруппы "А", в Латвии было уничтожено уже более тридцать пять тысяч евреев, а за всю войну, из более чем восьмидесяти тысяч латышских евреев, уцелеет только сто шестьдесят два человека. Кстати, историки потом долго спорить будут, кто из вас эту знаменитую фразу сказал: "Что за латыш, если он не убил ни одного жида?"

– Вы странные, какие-то… – вдруг прохрипел Цукурс. – Много знаете… Жалко я вас не прибил… Краснопузые сволочи!