Столетняя война - Жан Фавье Страница 37

Годемара уже собрались повесить, когда приближенные короля заметили: вся королевская армия накануне проявила себя не лучше, чем бальи Вермандуа. Тот был спасен; он станет сенешалем Бокера.

Тем временем герольдам под Креси хватало работы. Герольды английского короля еще с воскресенья начали распознавать гербы на доспехах убитых и диктовать список жертв. Английских убитых было немного, но их следовало найти среди массы французов, от которых их с первого взгляда было не отличить. В списке английских герольдов вчерашние враги смешались. Что касается герольдов короля Франции, они прибыли в понедельник, но их основная миссия состояла в том, чтобы провести переговоры о перемирии: нужно было похоронить мертвых. Все договорились прекратить военные действия на три дня.

Кале

Потеряв четыре месяца, Иоанн Нормандский только что снял осаду Эгийона. В тот день он стоял в аббатстве Муассак. Короткими переходами он двинулся в Париж; весть о поражении отца застала его, когда он пересекал Лимузен. Из определенной политической злопамятности будущий Иоанн Добрый строго осудил не слишком рыцарственное бегство короля Филиппа.

За герцогом Нормандским поспешили англичане и гасконцы. Дерби и Альбре взяли замок Тайбур, высокие стены которого некогда видели победу Людовика Святого над Генрихом III. Они опустошили Сентонж, вошли без боя в Сен-Жан-д'Анжели, не стали осаждать Ньор, взяли Пуатье и тем удовлетворились.

Эдуард III между тем возобновил путь на север. Победа практически ничего не изменила в его планах. Конечно, он безнаказанно проучил короля Франции. Но от этого до короны лилий было далеко…

Вскоре он уже был под Кале. По пути он разорил окрестности Монтрёя, сжег Этапль, разграбил область Булони. Под Кале перед ним встал выбор: отплыть, не рискуя омрачить победу, или же обеспечить себе плацдарм. Эдуард уже больше мог не опасаться непосредственной угрозы, нависавшей над ним во время всего его набега вплоть до Креси. Он счел, что захватит Кале так же, как занял Кан: быстро и без труда. Впрочем, опасность внезапного нападения врага, которая до сих пор удерживала его от настоящих осад, только что перестала существовать. Если что, можно было снять осаду Кале и отплыть. К тому же терять людей, штурмуя город, не следовало: английская армия была недостаточно велика. Король рассчитывал, что правильная осада заставит город сдаться.

Эдуард разбил лагерь вокруг всей городской стены и для защиты тылов выкопал новый ров. Началось ожидание. Кто поселился в деревянном бараке, кто в шалаше из дрока. Король собирал двор во «дворце» из досок и бревен. В конце октября к нему приехала королева Филиппа де Эно. Устроили праздник.

Так вокруг настоящего города вырос еще один город — с рынками, городскими площадями, скотобойней. Организовали порт, через который поступали пополнения и провиант, когда генуэзским галерам, бороздившим пролив, не удавалось перехватить английские барки.

Время от времени проводили набег по Пикардии — чтобы размяться и разнообразить рацион. В один день сожгли Гин, в другой — Марк. Эпизодически возникали стычки с французскими отрядами. В них одерживались однодневные победы, без последствий, кто бы ни выходил победителем.

Осенью бюргеры Кале думали, что от приступа их защитят стены. Поняв, что Плантагенет делает ставку на время, которое будет работать на него, они приняли свои меры — изгнали несколько сот «лишних ртов». «Бедных людей», — пишут хронисты. Кто это был — простые горожане, которых не защищала бюргерская солидарность? Маргиналы, беженцы или нищие? Трудно сказать. Как бы то ни было, Эдуард III принял этих отверженнных с демонстративным милосердием. Их напоили и накормили, выдали каждому по три серебряных стерлинга и выпроводили. Почитатель доблестного Эдуарда III, льежский хронист Жан Ле Бель, отмечал, что это было «великой учтивостью», иначе говоря, проявлением истинного благородства. Прежде всего англичанин продемонстрировал: смотрите, я удобно себя чувствую в положении осаждающего, — в расчете, что об этом станут говорить. Пусть бюргеры Кале не надеются на его усталость.

Несколько недель они жили надеждой, что король Франции пришлет помощь. Увы, тот совсем растерялся. Его унизили в Пуату, где англичане жгли его города и деревни, убивали бюргеров и насиловали мещанок, откровенно насмехаясь над его правами суверена. Его унизили в Пикардии, где агрессор явно показывал, что ничего не боится. И, наконец, его унижали в Париже, где Генеральные штаты наносили жестокие удары королевской власти, упорно торгуясь с ней из-за средств на восполнение потерь.

Весной 1347 г., когда ситуация под Кале казалось застывшей, никто не мог предугадать, какую роль будет играть этот город на протяжении двух веков в политической и экономической системе Англии. Для Валуа осада Кале была всего лишь еще одним поражением — неизбежным, какими были потеря Эгийона и разгром в Кане. Не более того. Эдуард III хочет отплыть из Кале. Зачем ему мешать?

Решимость горожан превратила Кале в нечто иное, чем просто удобное место для англичан. Кале стал ставкой в игре, а затем символом.

Но говорить о национальном сопротивлении было бы все-таки преждевременно. Горожане не думали о борьбе с иностранным агрессором, они боялись судьбы, обычно ждавшей город, который захватывала солдатня. Грабежи, пожары, насилие были в таких случаях обычным делом. В то время, когда Кале оказал сопротивление Эдуарду III, а Бетюн отразил атаки фламандцев, деревни, горевшие по всему Артуа, создали англичанам недобрую славу.

Под этим ветром страха, как грибы, росли городские стены. Пуату и Артуа имели собственный горький опыт, другие области извлекли из него уроки. Затраты на крепкую стену и надежно закрывающиеся ворота были не напрасными. Ремонтировали куртины, заделывали бреши, укрепляли створки ворот. Король не желал, чтобы эти статьи военных расходов легли на королевскую казну, и совсем не возражал, чтобы затраты на «крепость» надолго заняли первое место в муниципальных бюджетах.

Поскольку обеспечение безопасности было общим делом, старались добиться и общего участия в расходах. Король принуждал самых уклончивых клириков, парламент отказывал тем, кто предпочитал судиться, а не платить. В Реймсе, Труа, Дижоне духовенство вынуждено было взять на себя добрую четверть расходов на «крепость».

Некоторые города до сих пор располагали лишь небольшими бюджетами. Расходы на стену внезапно перевели муниципальные финансы в другое измерение. Строительство, ремонт, расширение, содержание — все это требовало иного финансового уровня, чем выплата жалованья муниципальному секретарю суда или нескольким сержантам. Отныне стало невозможно вести бюджет «на глазок». Именно на эти, 1347–1348 гг., приходится во многих городах появление первых городских бухгалтерий — этого требовали новые значительные суммы, за которые надо было отчитываться перед королем и податными.

Шло время, и ярость Плантагенета росла. Она дошла до предела, когда рухнули его планы выдать дочь замуж. Действительно, Эдуард остановил выбор на молодом Людовике Мальском, которого смерть при Креси отца, Людовика Неверского, сделала графом Фландрским. Убить отца, хоть бы и в честном бою, а затем сделать сына своим зятем — это отнюдь не смущало монарха XIV в., привыкшего к тому, как браки укрепляют союзы, которыми закончились войны, начатые вместе с другими союзниками. Разве окончание войны в Гиени пятьдесят лет назад не сделало двух капетингских принцесс королевами Англии? [33]