Тайна пиковой дамы - Татьяна Форш Страница 7

– Отец хочет, чтобы сегодня я помогала по дому, у нас будут гости. – В ее голосе чувствовалась грусть и кажется… вина.

– Что-то случилось, Мария? Ну же, не молчи!

– Успокойся, Джованни, – девушка коснулась ладошкой его смуглой щеки. – Ничего не случилось. А вот твой обед стынет.

Джованни ел без аппетита, украдкой поглядывая на Марию. Он пытался понять, что с ней произошло. У яркой, жизнерадостной девушки будто отняли что-то очень важное: его славная Мария превратилась вдруг в совершенно чужую, незнакомую синьориту. Она старалась не смотреть на Джованни, и он чувствовал это, но понять причину перемены никак не мог. Еще вчера им было так хорошо вместе, а сейчас между ними вдруг выросла огромная каменная стена, разделившая два влюбленных сердца, оставив их по разные стороны…

– Ты встретила другого? – Джованни не сдержался и спросил о том, чего очень боялся. Он боялся услышать утвердительный ответ.

Мария вспыхнула, дернулась как от пощечины. Ее глаза заблестели, моментально наполняясь слезами. Джованни бросил на расстеленную тряпицу недоеденный кусок хлеба и заключил девушку в объятия. Она прижалась к нему как доверчивый ребенок. Плечи ее дрожали; Джованни почувствовал, что рубашка у него на груди намокла.

– Прости меня, Мария! – Он взял ее заплаканное лицо в свои ладони и стал покрывать поцелуями щеки, глаза, лоб. – Я кретин! Идиот! Не знаю, что на меня нашло. Глупости все это! Давай просто забудем этот разговор. Хорошо?

Она кивнула. Вытерла слезы тыльной стороной ладони и попыталась подняться на ноги, но Джованни не позволил ей этого сделать. Он не мог отпустить Марию, ведь она плакала…

Что, если она сейчас уйдет и он больше никогда ее не увидит? Его бедное сердце не перенесет такой боли. Нужно что-то говорить… Обязательно!

Но все слова, как назло, вдруг покинули его голову.

– Джованни, мы увидимся завтра. – Мария улыбнулась и на одно короткое мгновение стала прежней. – Отец не любит, когда его заставляют ждать, а я сказала ему, что скоро вернусь.

– Ты обещаешь?

– Обещаю. Завтра вечером, на побережье… Я хочу, чтобы ты нарисовал мой портрет.

Сердце юноши забилось радостной птицей, почувствовавшей приход весны, и все темные мысли сразу исчезли, растаяли, как следы на песке после прибоя.

Даже тяжелая работа в этот день казалась ему развлечением. Джованни не обращал внимания на грубые шутки моряков и окрики капитана, называвшего его полудохлой каракатицей за нерасторопность. Он был счастлив – и готов подарить счастье всему миру!

Завтра они обязательно увидятся с Марией, а сегодня он пойдет на побережье один и выберет самое красивое место, чтобы рисовать…

Ветер трепал жесткие темные волосы Джованни, который стоял по щиколотку в воде и смотрел на остывающий закат.

Тяжелый красный шар солнца медленно опускался за темную полосу горизонта – и юноша готов был поклясться, что слышит шипение раскалившегося за день светила. Как бы ему хотелось передать этот звук на холсте, оставить в глянцевой глубине красок, обозначить несколькими легкими штрихами!..

Крикливые чайки не давали юноше сосредоточиться – отвлекая, заставляя обратить на себя внимание. Вечно голодные птицы чем-то напоминали ему собственных братьев и сестер: от них тоже хотелось скрыться, закрыть уши руками, только чтобы не слышать их раздражающих воплей.

Джованни сделал несколько шагов вперед, и набежавшая волна тут же намочила ему брюки, отчего молодой человек слегка поморщился. В голове вспыхнула мысль о матушке, которая, конечно же, будет его ругать, ведь штаны почти новые, пусть и перешитые из старых отцовских. Снова придется выслушивать нотации о том, что он – Джованни Бруно – плохой сын и совершенно не ценит труд своей несчастной старой матери, которая день и ночь молится о нем святому Франциску…

Солнце почти полностью утонуло в море, а значит, пора было возвращаться домой.

– Эй, святой Франциск! – крикнул он, запрокинув голову вверх. – Быть может, голос моей матушки не настолько громкий для того, чтобы до тебя докричаться? Или она недостаточно усердно молится? Сегодня мои маленькие сестренки лягут спать голодными: они не могут питаться одними чаяниями. А вот свежие лепешки и немного фасоли вполне бы сгодились на ужин. Ты меня слышишь?

Юноша простоял какое-то время молча, точно и вправду ждал ответа, после чего улыбнулся тонкими обветренными губами и весело произнес:

– Не обращай внимания, я не верю в чудеса. Но надеяться на счастье мне никто не может запретить.

Джованни окинул берег прощальным взглядом, убедился, что кроме него здесь не осталось ни одной живой души, и уже собрался было уходить, когда вдалеке появилась алая точка. Она плыла вдоль линии прибоя, постепенно приближаясь, а когда ветер принес вместе с запахом моря и мокрого песка едва уловимый цветочный аромат, Джованни вдруг испугался. Он не понимал, в чем причина его испуга, но внутри у него словно проснулся вулкан: чувство тревоги родилось из ниоткуда и зашевелилось тугим узлом где-то в желудке…

Цветочный аромат сводил с ума.

К нему приближалась девушка.

Джованни хотел, чтоб незнакомка в красном подошла ближе, мечтал припасть к черному шелку ее длинных волос и ощутить каждую нотку, распознать каждый цветок в душистом разнотравье!

Но девушка остановилась, глядя на него.

Джованни робко улыбнулся и тут же заметил, как вдалеке показался еще кто-то. Сначала точка, потом размытая тень, которая постепенно принимала очертания рослого парня.

– Флора! Как хорошо, что я тебя догнал.

Незнакомец оказался выше Джованни на целую голову и шире в плечах едва ли не вдвое. Запыхавшись от быстрого бега, он обнял девушку за тонкую талию и притянул к себе:

– Зачем ты сбежала?

Девушка ловко вывернулась из его объятий и медленно прошла мимо замершего Джованни, обдав его нежным ароматом. Затем оглянулась на нерешительно топтавшегося ухажера и неожиданно весело рассмеялась. У нее был приятный, с легкой хрипотцой, смех. Если бы звук мог стать цветом, Джованни взял бы для его изображения глубокий индиго с мелкими вкраплениями серебра…

Рисование стало настоящей страстью Джованни.

Он рисовал не задумываясь, как дышал. Никто не обучал его специально, но он часами мог стоять на площади под палящим солнцем, где уличные художники за мизерную плату предлагали запечатлеть в вечности образы случайных прохожих, и наблюдать за волшебством, превращавшим чистый холст в картины. Некоторые из них очень нравились маленькому Джованни, другие вызывали отвращение и злость. Странно, но к тем художникам, к которым он испытывал теплые чувства, подходило больше желающих быть изображенными на холсте. Хотя неискушенному человеку вряд ли бы удалось объяснить, в чем различие одних от других. Но для Джованни это не составляло никакого труда. Он точно видел свет от одних работ – и не ощущал никакого отклика от других. Они были пустыми, как бутылка, из которой выпустили джинна…