Мизери - Стивен Кинг Страница 7

— Эй! Поглядите, до чего вы меня довели!

— Я виноват…

— Конечно! Вы! Виноваты! — заорала она и швырнула миску вугол. Миска разбилась. Суп выплеснулся на стену. Шелдон ахнул.

Энни отвернулась. Она сидела молча секунд, наверное,тридцать, и в течение этого времени сердце Пола Шелдона, кажется, не билосьвовсе.

Наконец она приподнялась и вдруг хихикнула.

— Такой вот у меня характер, — сказала она.

— Я виноват, — повторил он. Внезапно у него пересохло горло.

— И правильно. — Напряжение исчезло с ее лица, и она мрачнопосмотрела в угол. Он решил, что сейчас она опять потеряет самообладание, ноона только вздохнула и тяжело поднялась на ноги.

— В книгах про Мизери у вас не было необходимостиупотреблять такие слова, потому что люди в то время вообще так не говорили.Этих слов даже не знали тогда. Время волчье — и язык волчий, так я считаю, атогда было хорошее время. Вы, Пол, обязаны вернуться к книгам про Мизери.Искренне вам говорю. Как ваша самая большая поклонница.

Она подошла к двери и обернулась:

— Я сейчас уберу вашу книгу-рукопись в ваш портфель идочитаю «Сына Мизери». А потом, когда закончу, всегда смогу вернуться к той.

— Не надо, если она настолько выводит вас из себя, —возразил он и попытался улыбнуться. — Мне не хотелось бы, чтобы вы выходили изсебя. Я вроде бы завишу от вас.

Она не улыбнулась в ответ!

— Да, — сказала она. — Вы от меня зависите. Вы зависите отменя. Пол, верно?

И она вышла из комнаты.

10

Наступила пора отлива. Столбы снова были здесь. Он уже ждал,когда пробьют часы. Когда часы пробьют два раза. Его голова покоилась наподушке, и он смотрел на дверь. Энни вошла. Поверх свитера и одной из своихобычных юбок она надела фартук. В руке у нее было пластмассовое ведро.

— Полагаю, вы бы не отказались от вашего любимого лекарства,— проговорила она.

— Да, прошу вас. — Он попытался заискивающе улыбнуться, и кнему вернулось дурацкое ощущение — он казался нелепым, чуждым самому себе.

— Оно у меня, — отозвалась она, — но сначала я должна убратьвот этот беспорядок в углу. Беспорядок, который устроили вы. Вам придетсяподождать, пока я не приберу.

Ноги под одеялом казались скрюченными ветками, а по щекаммедленно стекали холодные струйки пота. Он лежал и смотрел, как она прошла взлополучный угол, поставила на пол ведро, собрала осколки суповой миски ивыбросила их, затем выудила из ведра намыленную тряпку и начала отмывать стенуот засохших остатков супа. Он лежал и смотрел, и вскоре его стала бить дрожь, аот дрожи усилилась боль. Один раз она оглянулась и увидела, что он дрожит ипростыни промокли от пота. Тогда она одарила его слабой понимающей улыбкой, закоторую он с радостью зарезал бы ее.

— Все засохло, — сказала она, снова поворачиваясь к немуспиной. — Боюсь, вам придется набраться терпения, Пол.

Она продолжала оттирать стену. Грязное пятно медленноисчезало с обоев, но она упорно мочила тряпку, выжимала и снова терла. Он немог видеть ее лица, но мысль — уверенность, — что она отключилась и, возможно,будет мыть стену следующие несколько часов, сводила его с ума.

Наконец — как раз когда часы ударили один раз, отбиваяполовину третьего, — она поднялась и бросила тряпку в воду, затем, ни слова неговоря, вышла из комнаты с ведром в руках. А он все лежал и прислушивался кскрипу деревянного пола под ее тяжелыми, уверенными шагами. Вот она вылила водуиз ведра, вот — невероятно, но факт — открыла кран, как будто захотела налитьеще воды для продолжения уборки. Он принялся беззвучно плакать. Еще ни разувода не отступала так далеко; ему ничего не было видно, кроме засыхающих комьевгрязи и двух вечных изломанных столбов.

Она вернулась в комнату и помедлила на пороге, разглядываяего мокрое лицо все с тем же смешанным выражением строгости и материнскойлюбви. Затем ее взор упал на стену, на которой не осталось ни единого пятнышкаот пролитого супа.

— Теперь надо прополоскать, — заявила она, — иначе останетсяпятно. Я должна все привести в порядок. Если я живу одна, это еще не причинаотлынивать от работы. Знаете, Пол, какое у моей матери было любимое выражение?Это и мой девиз. Она часто повторяла: «Раз оставишь грязь — чистоты не будет».

— Пожалуйста, — простонал он. — Я умираю… от боли.

— Не правда. Вы не умираете.

— Я закричу. — Он действительно был готов кричать, настолькоему было больно. Боль пронизывала ноги и доходила до сердца. — Я не смогуудержаться.

— Ну кричите, — невозмутимо ответила она. — Только незабывайте, что этот беспорядок устроили вы. А не я. Это целиком ваша вина.

Каким-то образом ему удалось сдержать крик. Он наблюдал затем, как она мочила тряпку, отжимала ее и протирала стену, мочила, отжимала ипротирала. И наконец, когда часы (в гостиной, как он полагал) пробили три, онавыпрямилась и взяла в руки ведро.

Сейчас она уйдет. Уйдет, и я услышу, как она наполняетведро, и она не вернется, может быть, еще несколько часов, потому что,наверное, срок наказания еще не закончился.

Но она не ушла, а подошла к его изголовью, запустила руку вкарман фартука и извлекла оттуда не две капсулы, а три.

— Вот, — нежно произнесла она.

Он затолкал капсулы в рот, а когда поднял глаза, то увидел,что она подносит к его лицу желтое пластмассовое ведро. Как падающая с небалуна, оно закрыло ему все поле зрения. С края ведра на одеяло закапала сераявода.

— Запейте, — сказала она. В ее голосе по-прежнему слышаласьнежность.

Он лежал и смотрел на нее во все глаза.

— Давайте пейте, — настаивала она. — Я понимаю, их можнопроглотить и без воды, но поверьте, пожалуйста, что я смогу заставить их выйтиобратно. В конце концов, я здесь только полоскала тряпку. Хуже вам от этой водыне будет.

Она нависла над ним, как скала, слегка наклоняя ведро. Ондаже видел плавающую внутри тряпку: видел тонкий слой мыльной пены наповерхности воды. Он быстро сделал глоток, и капсулы скользнули по пищеводу.Такой же вкус он ощущал в детстве, когда мать заставляла его чистить зубы мылом.

Вода достигла желудка, и он громко рыгнул.

— Пол, я не стану выводить их наружу. И больше до девятичасов вы не получите.

Мгновение она смотрела на него совершенно пустыми глазами,затем ее лицо осветилось, и она улыбнулась: