Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг Страница 41

Луису вспомнилось, как тяжело, кулем, не то спрыгнул, не тоупал Чер с унитаза, вспомнился его мутный, почти бессмысленный взгляд в упор.

И Луис, соглашаясь, кивнул.

— Прибежал я на материн зов, смотрю, она в кладовке в уголзабилась, меж ящиком со льдом и полками. На полу какая-то белая ткань — мать,видно, приготовила новые занавески. А на пороге стоит мой Пестрый. Грязный сног до головы. Брюхо аж черное все. Мех свалялся, этакими сосульками висит. Нелает, не рычит, просто стоит, и все. Ну, ясное дело, мать из-за него в уголзабилась. И в глазах — ужас. Не знаю, Луис, как вы к своим старикам относились,но я и отца, и мать любил крепко. Мне б обрадоваться — пес вернулся! — а я,наоборот, огорчился: надо ж, из-за меня мать вон как испугалась! Самое главное:я даже не удивился, увидев Пестрого!

— Мне такое уже знакомо, — вставил Луис. — Когда сегодняЧера увидел. Вроде как… — Он запнулся.

В ПОРЯДКЕ ВЕЩЕЙ? — эти слова первыми пришли на ум. Нет, нето.

— Вроде как все к этому шло.

— Именно. — Джад взялся за очередную сигарету. Руки чутьзаметно дрожали. — Так вот, мать увидела меня и кричит: Джад, дай собакепоесть! Она же голодная, уведи ее скорее отсюда, а не то все занавескиперемажет. Помню, начал я его приманивать каким-то куском, зову, а он словнокличку свою забыл. Я аж засомневался: а мой ли это пес? Может, просто похож, ивсе…

— Точно! — воскликнул Луис.

— Только на второй или на третий раз подошел. Да и то: неподошел, а рванулся ко мне, чуть с ног не сбил, когда я его на веранду выводил.Мигом проглотил все, что я ему дал. Первая оторопь прошла, понял я наконец, чтоПестрый вернулся, и давай его тискать от радости. А он меня — в лицо лизать,только… — Джад поежился и допил пиво, — только вот язык у него был холодный,будто мне по лицу мертвой рыбиной водят…

С минуту мужчины сидели молча. Потом Луис попросил:

— Рассказывайте дальше.

— Ну, покормил я его, потом достал старое корыто — нарочнодля пса держали — да и вымыл Пестрого хорошенько. Раньше он терпеть не могмыться. Бывало, мы с отцом вдвоем его едва в корыто затащим, сами до ниткивымокнем, прежде чем его выкупаем, а уж для пса унижение великое — прямо наморде написано. Он, злодей, частенько после мойки вываляется в грязи и носитсякак угорелый меж простынями, что мать только что постирала и развесила. Она — вкрик: «Пристрелю подлюгу, не посмотрю, что ваш пес!» Но в тот день Пестрый и недумал сопротивляться. Не шелохнулся, пока я его отмывал. Но что-то не очень мнеэто понравилось: будто шмат мяса моешь. Вытираю я его старым полотенцем и вижуотметины от колючей проволоки — этакие проплешинки с ямочками. Дай Бог, если блет через пять так зажило!

Луис понимающе кивнул. Уж ему-то по работе часто приходитсясталкиваться с плохо заживающими ранами, кровь и гной сразу напоминают осмерти, могилах, гробах, которые делал его дядюшка и кому Луис в детствепомогал. «Земли не хватит, чтоб все могилы засыпать».

— На голове у него тоже отметина. Но уже поросшая седойшерстью — этакий белый пятачок возле уха.

— Куда пуля угодила, — догадался Луис.

Старик кивнул.

— Знаете, Джад, прострелить голову — еще не значит убитьнаверняка. Сколько неудачных самоубийств или покушений, и все из-за невежества.Не знают люди, что черепные кости крепки, пуля может отрикошетить и по дуге, незатронув мозг, выйти с другой стороны. При мне был случай: парень выстрелилсебе в правое ухо, пуля виляла-виляла по периметру всей головы, вышла, наконец,задела яремную вену — от этого парень и умер.

Джад усмехнулся, кивнул.

— Я что-то подобное читал в одной из газет, что Нормавыписывает, то ли в «Звезде», то ли в «Спрашивай — отвечаем». Ну, уж коли мойотец сказал, что Пестрый мертв, можно не сомневаться.

— Ну, что ж, значит, так все и было, — согласился Луис.

— Ведь дочкин кот тоже был мертв?

— Да, несомненно.

— Себе-то вы быстрее поверите. Как-никак вы врач.

— Вы, Джад, так сказали, будто я — Бог. А я, увы, простойсмертный. И в темноте…

— И в темноте вы пощупали шею. Перебита. Голова болтается. Ик тому же он уже примерз к земле, вам его чуть не силой отдирать пришлось. Сживыми такого не бывает. Коченеют и примерзают только неживые.

В соседней комнате часы пробили половину одиннадцатого.

— А что ваш отец сказал, когда домой вернулся? —поинтересовался Луис.

— Я его загодя на дороге поджидал. Знаете, такое чувство,будто нашкодил, и хорошей взбучки не миновать. Приехал он часов в восемь. Вкомбинезоне, в кожаной кепке, что тебе боксерская перчатка — вы уж небось такихи не застали?

— Застал. — Луис зевнул, прикрыв ладонью рот.

— Засиделись мы, — покачал головой Джад. — Поразакругляться.

— Еще не поздно, — возразил Луис. — Просто меня ко снуклонит, пива перебрал. Продолжайте, Джад. Я с удовольствием слушаю.

— Идет, значит, отец, ведерком жестяным помахивает (в немобед носил), насвистывает. Смеркается уже. Увидел меня, спрашивает: «Чегоподелываешь, сынок? А где…» И тут, глядь, Пестрый навстречу! Обычно-то бежит,бросается прямо на грудь, а сейчас идет этак степенно, хвостом помахивает. Отецведерко выронил, попятился. Наверное, деру бы дал, да в забор уперся. Стоит, вовсе глаза на Пестрого смотрит. Ну, Пестрый к нему — прыг! Отец поймал его запередние лапы, будто с ним танцевать собрался. Пристально-пристально на псапосмотрел, потом на меня и говорит: «Помой его, Джад. От него сырой землейпахнет». И в дом пошел.

— А вы что же?

— Пришлось снова мыть. И снова он в корыте покорно сидел.Домой прихожу, мать уже спать легла, хотя и девяти еще не было. Отец позвал:«Поговорить нужно, сынок». И впервые в жизни он говорил со мной как с мужчиной.А со двора, точнее, через дорогу, где ваш дом теперь, жимолостью пахнет, у наспод окном от шиповника дух тонкий такой, приятный. — Джад вздохнул. — Как долгоя ждал серьезного разговора с отцом. И вот… Радости он совсем не принес.Напротив, скорее, озадачил. Будто сидишь и смотришь на себя в зеркало, а в нем— другое зеркало, и еще… еще… без конца. Сколько уж людей пересказало историюиндейского кладбища? И все одно и то же, меняются лишь имена, как женщины впостели…

— И отец ваш знал эту историю.

— Знал, конечно. «Кто тебя, сынок, туда отвел?» —спрашивает. Ну, я все и рассказал. Он лишь кивал, дескать, так и думал. И нелукавил. Хотя у нас в Ладлоу человек шесть — восемь могли бы меня на индейскоекладбище сводить. Могли-то могли, только нужно быть чокнутым, вроде Стенни Б.,чтоб решиться.