Чудовище Франкенштейна - Сьюзан Хейбур О'Киф Страница 30

Я быстро вышел, не дожидаясь, пока церковь опустеет.

Наконец я нашел человека, который сказал мне, что Бидди Джозефс обитает за городом — в лесной чаще, вдали от людей. Я медленно приблизился к одинокой избушке. Сама она и большой сарай, стоявший рядом с ней, были ярко освещены, окна открыты. На стропилах в сарае висели связки растений, листьями вниз: одни еще свежие и зеленые, а другие столь хрупкие, что, казалось, могли рассыпаться от одного резкого взгляда. Здесь же сушились части длинных деревянистых корней, перевязанные ниткой. Столы, стоявшие вдоль стен, тоже были устланы тонким слоем листьев. В воздухе носилась непривычная, но приятная смесь ароматов.

Дверь сарая распахнулась, и оттуда вышла женщина. Она была седовласая и очень старая, но высокая и крепкая, двигалась проворно, сжимая в руках большую банку. Она была сделана из такого темного стекла, что разглядеть ее содержимое не удавалось.

— Запри дверь, но огонь не гаси. Мне нужно еще кое-что сделать.

Я не понял, к кому она обращалась.

— Эй, ты! — сказала она, полуобернувшись. — Там, в темноте. Слышишь меня? Или тебе уши законопатили?

Она прошагала к избушке, открыла ногой дверь и вошла. Я запер сарай и переступил вслед за ней порог дома.

— Надеюсь, ты пришла не одна. — Старуха поставила банку на полку к другим емкостям. — Ты же слышала: вчера ночью произошло убийство.

Убийство.

Я замер. Я заведомо в этом виновен: само это слово было мне приговором.

— Мальчонку забили до смерти. Джонатана Ридли. Знала такого? Потому я и сказала, что не след тебе ходить по лесу одной. Мне-то бояться нечего — кому нужна старая карга?

— Бидди Джозефс? — уточнил я.

— Мужчина… А ступаешь так тихо. — Она принялась переставлять банки, продолжая говорить, и даже ни разу не взглянула на меня. — Чем могу служить, сэр? Славная смесь валерианы и хмеля — для крепкого сна? — Она открыла банку и понюхала. — Или дьявольское слабительное для облегчения кишечника? Но с этим поосторожней: слегка переборщишь — и вызовет запор.

Она посмотрела в мою сторону, и, хотя лицо мое было скрыто, я отступил.

— Сдается, тут дело не в слабительном, — лукаво сказала она. — Что привело джентльмена к Бидди Джозефс в эту вечернюю пору и почему он прячется в темноте? — Вернувшись к полке, она по очереди говорила названия некоторых снадобий, до банок с которыми дотрагивалась пальцами: — Кориандр, пажитник — эти очень полезны для мужской силы. Гм… но зеленая скорлупа грецкого ореха все равно лучше.

— Я пришел не ради себя.

— Значит, ради своей женщины.

Странное определение для Лили.

— Она больна. И сказала, что уже приходила к вам, но не получила облегчения.

— Кто она?

Я запнулся.

— Не бойтесь, сэр. Я никому не рассказываю о том, кто ко мне приходит.

— Лили Уинтерборн.

— Красавица. Да, она была здесь.

— От чего вы ее лечили?

Вероятно, все было не столь серьезно, как показалось Лили. Быть может, еще можно было отыскать надежду для нее и утешение для ее отца.

— А что она сама-то вам сказала?

— Что у нее внутри паразит, вредный червь.

— Ну да, от червей я дала ей полыни. А еще болотную мяту, авран, пастушью сумку. Немного спорыньи тоже не помешало бы, да только сейчас не сезон. Ведь я могу предложить лишь то, что дают добрые друзья и природа.

— Лили сказала, что червь по-прежнему в ней.

Бидди Джозефс покачала головой, задумчиво всматриваясь в темноту моего капюшона.

— Ваш голос, сэр. Что-то я его здесь раньше не слыхала.

— Еще месяц назад я жил в Нортумберленде.

— Недавно приехали, а уже влюбились в Лили Уинтерборн.

Любовь? Я никогда не произносил этого слова, даже при Мирабелле.

Старуха еще больше наморщила лоб.

— Вы тут ничем не поможете, сэр. Идите домой и ждите. Возможно, она еще поправится. Ну а если нет, у вас будет повод доказать свою любовь.

Она подтвердила самые худшие опасения.

Я вернулся в свою пещеру. Прежде я собирался поужинать упитанной камнешаркой, которую застал врасплох, когда она грелась на солнышке. Но у меня пропал всякий аппетит. Я писал допоздна, чтобы затем подняться по скале в имение.

Лили будет ждать?

Мое безрассудство не знает границ.

17 ноября

Каждую ночь я бродил по имению Уинтерборнов, надеясь встретить Лили.

Ее отсутствие я ощущаю острее, нежели ее присутствие.

Без нее все меркнет. А с ней? У нее слишком мрачное настроение. Солнце таким не бывает, но она все же светится. Значит, Лили — луна, хоть и больная, ущербная.

Я воскрес из мертвых. Она же идет навстречу смерти.

Сегодня я нашел письмо от нее, зажатое между ветками дерева, там же, где она до этого оставила мой плащ.

Дорогой Виктор,

мне все еще нездоровится. Прошу Вас, придите к нам завтра вечером к восьми. Хочется увидеть Вас, пока это возможно. Мать знает, что я к Вам неравнодушна и что отец Вас уважает. Он также объяснил матери Ваше положение: рассказал о том, как ее брат долгие годы Вас преследовал. Она соглашается с отцом не во всем, но сама видела, до чего доводит брата погоня.

Она знает, что после ее выходки на балу Вы не захотите прийти, но просит у Вас прощения. Она желает услышать от Вас новости о брате.

Так поговорите же с ней завтра в восемь. Она будет ждать в гостиной. Можете войти через двери веранды, как и прежде. Если мне станет лучше, я тоже спущусь повидаться с Вами.

Не подведите меня.

С любовью,

Лили

Лили ко мне неравнодушна? Она называет меня «дорогим» и подписывается «с любовью»? Никогда не замечал подобных чувств. Быть может, в своей бесчеловечности я просто не признал их? Или, возможно, поддавшись капризу, она придумала новую пытку? Мне хватит безрассудства, чтобы сознательно пойти на нее.

Если это правда, то как объяснить поразительное желание Маргарет поговорить со мной? Лили утверждает, что хочет судить обо мне по моим заслугам, а не по наветам. Надеюсь, во время беседы Уинтерборн встанет на мою сторону. Его постоянная поддержка для меня важнее.

На краткий миг я испугался полного разоблачения моих планов мести, но тут же понял, что наилучшей расплатой будет, если Маргарет когда-нибудь напишет:

«Роберт, мы наконец-то познакомились с твоим чудовищем… и крепко подружились с ним».