Противостояние. Армагеддон - Стивен Кинг Страница 23

В углу гостиной стояли дедушкины часы. Всю свою жизнь ФрэнниГолдсмит слушала их размеренное тиканье. Оно заполняло комнату, которая ейникогда не нравилась, а в такие дни, как этот, была просто ненавистна.

Ее любимым помещением была мастерская отца. Она была всарайчике, соединявшем дом и амбар. Туда можно было пройти через маленькуюдверку, почти спрятавшуюся за кухонной плитой. Это была дверь, похожая на те,которые встречаются в сказках и фантастических историях. Это была дверь из«Алисы в стране чудес», и какое-то время Фрэнни играла в игру, воображая, чтооднажды, когда она откроет ее, за ней окажется совсем не мастерская отца.Вместо мастерской там будет подземный путь из Страны Чудес в Хоббитанию — низкий,но уютный тоннельчик с закругленными земляными стенками и земляным потолком,оплетенным мощными корнями. Тоннельчик, который кончается где-нибудь в кладовойБэг Энда, где мистер Бильбо Бэггинс празднует свой семьдесят первый деньрождения…

Уютный тоннельчик так ни разу и не появился, но для ФрэнниГолдсмит, выросшей в этом доме, было достаточно и мастерской отца («Грязнаядыра, в которую твой папа ходит хлестать пиво», — так называла это место еемать). Странные инструменты и загадочные механизмы. Огромный шкаф с тысячейящичков, и каждый забит доверху. Гвозди, шурупы, лезвия, наждачная бумага,рубанки, уровни и много еще разных вещей, названий которых она не знала нитогда, ни сейчас. В мастерской стояли запахи пыли, масла и табачного дыма, и ейказалось теперь, что должно быть такое правило: каждый отец обязан курить. Чтоугодно: трубку, сигары, сигареты, марихуану, гашиш, сушеные листьясалата-латука. Потому что запах дыма был одной из составных частей ее детства.

«Дай-ка мне тот ключ, Фрэнни. Нет, маленький. Чем тызанималась сегодня в школе?.. Вот как?.. С чего бы это Руфи Сиерс толкатьтебя?.. Да, это очень неприятно. Очень неприятная царапина. Но зато подходит поцвету к твоему платью, тебе не кажется? Если б только ты смогла разыскать РуфьСиерс и заставить ее снова толкнуть тебя, чтобы поцарапать другую ногу. Тогдабыло бы симметрично. Дай-ка мне большую отвертку… Да нет, другую, с желтойручкой».

«Фрэнни Голдсмит! Ты немедленно уберешься из этойотвратительной дыры и переоденешь школьную форму! НЕМЕДЛЕННО! Ты испачкаешься!»

Если мастерская отца была светлым пятном в ее детстве,воплощенном в призрачном запахе дыма из отцовской трубки, то гостиная быласвязана с такими детскими воспоминаниями, которые хотелось бы забыть. Отвечай,когда с тобой говорят! Ломать — не строить! Немедленно отправляйся на верх ипереоденься! Фрэнни, не копайся в одежде, люди подумают, что у тебя вши. Чтоподумают дядя Эндрю и тетя Карлин? Из-за тебя я смутилась до полусмерти!Гостиная была местом, где надо держать язык за зубами, где нельзя почесаться,если у тебя зуд. Там были жесткие приказы, скучные разговоры, родственники,которые щиплют тебя за щечки, там нельзя было чихать, кашлять и зевать.

В центре гостиной стояли часы. В 1889 году их сделал ТобиасДаунз, дедушка Карлы, и они почти сразу же приобрели статус семейной реликвии.В гостиной они стояли с тех пор, как тридцать шесть лет назад Питер и КарлаГолдсмиты въехали в этот дом. Когда-нибудь часы перейдут ко мне, — думалаФрэнни, глядя в бледное, негодующее лицо своей матери. Но я не хочу этого! Онимне не нужны!

В этой комнате под стеклянными колпаками лежали сухие цветы.В этой комнате был сизо-серый ковер с тусклыми розами. Там был и изящный эркер,выходивший на шоссе № 1. На обоях был узор из зеленых листьев и розовых цветовпочти того же самого оттенка, что и на ковре. Мебель в старом американскомстиле и двойные двери из темного красного дерева. Камин, в котором лежаловечное березовое полено и который никто никогда не топил. Фрэнни подумалось,что бревно, наверное, уже так высохло, что вспыхнет, как газета, если егоподжечь.

Одно из самых первых ее воспоминаний было связано с тем, какона пописала на сизо-серый ковер с тусклыми розами. Ей было около трех, ее нетак давно приучили проситься в туалет, и, по всей вероятности, пускали вгостиную лишь по торжественным случаям, опасаясь возможных инцидентов. Нокаким-то непостижимым образом она умудрилась туда пролезть, и появление еематери, которая не просто побежала, но ринулась, чтобы предотвратить немыслимое,привело немыслимое в исполнение. Увидев расплывающееся под ней пятно, ее матьзаверещала. Пятно в конце сошло, но одному Богу известно, сколько стирок дляэтого потребовалось.

Именно в гостиной у Фрэнни состоялся с матерью беспощадный,подробный и долгий разговор, после того, как мать застала ее с НорманомБерстейном в амбаре, когда они внимательно изучали друг друга, сложив своюодежду в одну кучу на стоге сена. Как ей понравится, — спросила Карла, — еслиона проведет Фрэнни в таком виде к шоссе № 1 и обратно? Фрэнни, которой былошесть, зарыдала.

Когда ей было десять, она врезалась в почтовый ящик навелосипеде, обернувшись назад, чтобы что-то крикнуть Джорджетте МакГур. Онапоранила голову, разбила до крови нос и содрала обе коленки. На несколькосекунд она от шока потеряла сознание. Подойдя к дому, она заковыляла поподъездной дорожке, заплаканная и испуганная тем потоком крови, который хлынулиз нее. Она пошла бы к отцу, но так как он был на работе, она дотащилась догостиной, где ее мать угощала чаем миссис Веннер и миссис Принн. «Убирайся!» —закричала мать. А в следующее мгновение она уже подбежала к Фрэнни, обнимая ее,крича: «Ой, Фрэнни, любимая, что случилось, ой, бедный носик!» Но при этом онауводила Фрэнни на кухню, где пол можно было без последствий закапать кровью, иФрэнни никогда не забыла, что ее первым возгласом было не «Ой, Фрэнни», а«Убирайся!». Возможно, миссис Принн также этого не забыла, так как даже сквозьслезы Фрэнни увидела ошеломленное выражение ее лица. С того случая миссис Приннстала бывать у них значительно реже.