Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс Страница 20

Я представил себе картину: джинн, выпущенный из бутылки,который по собственной воле творит хаос и разрушения. Мне вспомнились давниепредостережения Рёмера. Я вспомнил Гертруду и все, что она говорила. Но ониедва ли могли вообразить действия этого призрака, которые были несравненноопаснее.

– Да, ты прав, – сказала Дебора, прочитав моимысли. – Ты должен написать об этом Шарлотте, – убеждала онаменя. – Отнесись внимательно к своим словам на случай, если письмо попадетв чужие руки, но напиши об этом, напиши так, чтобы Шарлотта поняла все то, чтоты должен сказать!

– Дебора, удержи это существо. Позволь мне сказать ейот твоего имени, чтобы она выбросила изумруд в море.

– Теперь слишком поздно, Петир. Все идет так, как идет.Даже если бы ты не появился сегодня, чтобы услышать мою последнюю просьбу, явсе равно отослала бы моего Лэшера к Шарлотте. Ты не можешь представить,насколько мой Лэшер могуществен и сколь многому он научился.

– Научился? – удивленно повторил я. – Даоткуда ему научиться, если он всего-навсего дух, а они неисправимо глупы, в чеми кроется их опасность? Выполняя наши желания, духи не понимают всей ихсложности и лишь вызывают нашу погибель. Тысячи случаев это доказывают. Развеподобного не случалось? Как же ты говоришь, что он многому научился?

– Поразмысли над моими словами, Петир. Говорю тебе, мойЛэшер многому научился, и его ошибки исходят не из его неизменной простоты, аот того, что перед ним ставятся все более сложные цели. Но во имя всего того,что когда-то было между нами, обещай мне написать моей любимой дочери! Это тыдолжен для меня сделать.

– Хорошо! – воскликнул я, воздев руки. – Яэто сделаю, но я также передам ей и то, что сейчас говорил тебе.

– Что ж, ты честен, мой милый монах, мой дорогойученый, – с горечью произнесла Дебора и улыбнулась. – А теперь уходи,Петир. Я не в состоянии более выдерживать твоего присутствия. Мой Лэшернаходится рядом, и мы с ним побеседуем. А завтра, прошу тебя, как только увидишь,что с моих рук и ног сняли путы и я поднялась по ступеням собора, сразу жеудались в безопасное место.

– Боже милостивый, помоги мне! О, Дебора, если бытолько я смог вызволить тебя отсюда, если хоть как-нибудь это было бы возможно…

И тут, Стефан, я совершенно потерял самообладание и лишилсяразума.

– Дебора, – сказал я, – если твой слуга Лэшерможет с моей помощью устроить твой побег, только скажи, что нужно сделать!

В мыслях я видел, как силою вырываю ее у разъяренной толпы,как мы покидаем город и скрываемся в лесу.

Мне не описать, как она улыбнулась, услышав эти слова,сколько нежности и печали было в той улыбке. Точно так же она улыбалась мне,когда мы расставались после той ночи.

– Это фантазии, Петир, – сказала она.

Потом ее улыбка сделалась шире. В слабом свете свечи Деборавыглядела безумной или же… похожей на ангела либо на сумасшедшую святую. Еебелое лицо было столь же прекрасным, как пламя свечи.

– Моя жизнь кончена, но я славно попутешествовала,уносясь из этой темницы, – сказала она. – А теперь уходи. Передай моепослание Шарлотте, но не раньше, чем ты благополучно выберешься из этогогородишки.

Я поцеловал ее руки. Во время пыток палачи обожгли ейладони. На них остались глубокие шрамы, которые я тоже поцеловал. Они меня непугали.

– Я всегда любил тебя, – сказал я ей.

Я еще сказал много разных слов, глупых и нежных, которых нестану повторять здесь. Все это она выслушала с полным смирением. Дебора знала:только сейчас я вдруг понял, как сожалею о том, что не уехал тогда с нею. Оназнала, что в эту минуту я ненавидел себя самого и дело всей своей жизни.

Я знаю, Стефан, это пройдет. Я знал об этом и тогда, когданесколько часов назад покинул ее камеру. Но сейчас воспоминания слишкоммучительны: я чувствую себя как святой Иоанн в его «Темной ночи души». Всякоеутешение покинуло меня. Да и что толку в нем?

Я люблю ее, и этим все сказано. Я знаю, что этот демонпогубил Дебору, как когда-то погубил ее мать. Случившееся с нею лишьподтверждало предостережения Рёмера, Гертруды и чародеев всех времен.

Я не мог уйти, не обняв и не поцеловав Дебору. И когда ядержал ее в своих объятиях, то во всей полноте ощущал ее боль;я чувствовал, как болят все ожоги и шрамы на ее теле, все жилы, вывернутыена дыбе. И это истерзанное создание, вцепившееся в меня, было когда-то моейпрекрасной Деборой. Она вдруг заплакала, словно я повернул некий потайной ключв ее душе.

– Прости меня, любимая, – сказал я, обвиняя себя вэтих слезах.

– Как сладостно обнимать тебя, – прошептала она.

Потом Дебора оттолкнула меня.

– Иди же и помни все, что я сказала.

Я вышел из камеры точно помешанный. Площадь все так же былазапружена народом, собравшимся поглазеть на казнь. Одни при свете факеловмастерили лотки и скамьи, другие спали возле стены, завернувшись в одеяла.

Я сказал старому священнику, что ничуть не убежден, будтоэта женщина является ведьмой, и потому хочу немедленно видеть инквизитора.Говорю тебе, Стефан, я был готов ради нее сдвинуть горы и сотрясти небеса.

Слушай же, что было дальше.

Мы отправились в замок, и нас приняли. Этот дуралейсвященник был очень рад оказаться в компании важного лица и тем самым попастьна пиршество, на которое его не пригласили. К этому времени я вполне овладелсобой и повел себя самым решительным образом. Я обратился с вопросаминепосредственно к инквизитору, задав их по-латыни. Затем я стал расспрашиватьстарую графиню, смуглую женщину, внешне очень похожую на испанку, котораяприняла меня с необычайной учтивостью, ибо мои манеры произвели на неевпечатление.

Инквизитор, отец Лувье, человек, приятный на вид и оченьупитанный, с великолепно ухоженной бородой и волосами, моргающий своими темнымиглазками, не усмотрел в моих манерах ничего подозрительного. Он отнесся ко мнес подобострастием, словно я прибыл из Ватикана, ибо так, возможно, он и подумал.Когда я заявил, что они собираются сжигать женщину, которая, скорее всего,невиновна, он поспешил успокоить меня.

– Такой ведьмы вы еще не видели, – сказала стараяграфиня, рассмеявшись отвратительным сдавленным смехом, и предложила мне ещевина.

Затем она представила меня графине де Шамийяр, сидевшейрядом, а также всей остальной знати, которая намеревалась присутствовать присожжении ведьмы.