Исчезнувшая дочь - Алекс Лейк Страница 15

Начитавшись всего этого, Джулия ринулась в ванную, где ее тошнило до тех пор, пока внутри не осталось ничего, кроме желчи и слюны. Забавно, что на сильные эмоции человеческий организм реагирует опустошением желудка. Отчего так, Джулия не знала. На ее взгляд, логичнее было бы сохранить пищу как источник энергии для продолжения борьбы.

Впрочем, голода она не испытывала. При одной мысли о еде мутило, и Джулия сомневалась, что когда-нибудь станет иначе. Она уже спустилась с лестницы, когда наверху послышался скрип. На какой-то миг промелькнула мысль, что это проснулась Анна и сейчас потребует свою утреннюю порцию обнимашек. Ей вдруг стало хорошо, на душе посветлело… Но стоило оглянуться, и неумолимая реальность навалилась на нее.

Это был всего лишь Брайан. Глаза красные, лицо небрито. Он был одним из тех мужчин, у которых борода растет очень быстро. Если они вечерами куда-то собирались, ему приходилось бриться второй раз. Поначалу ей это даже нравилось. Эдакая мужественность, что ли. Изюминка, присущая любимому. Теперь Джулия находила это отталкивающим. Как и многое другое: все его физические несовершенства, запахи, прыщики и дряблые мускулы.

– Брайан, – позвала она.

Тот не ответил. После возвращения они едва ли перемолвились словечком. Поэтому, наверное, Джулия и вбила в поисковую строку «пропавшие дети»: от одиночества она не справилась с собой.

Брайан с поникшими плечами прошаркал мимо нее на кухню. Включил чайник, опустил в чашку пакетик с чаем. Когда вода закипела, наполнил чашку, плеснул молока, пролив немного на столешницу. Его руки дрожала. Ночью он много выпил – достаточно, чтобы отключиться, но, видимо, недостаточно, чтобы так и остаться в отключке.

– Брайан, – вновь повторила Джулия, – мы должны поговорить.

– Кому должны? – Он посмотрел на нее поверх чашки. Голос был сиплым, надтреснутым.

– Себе самим. У нас дочь пропала.

– Потому что ты вовремя не забрала ее? Ты опоздала, вот она и пропала.

Джулия, как всегда, собралась было оправдываться. Такими были теперь их отношения: они предъявляли взаимные претензии, а потом ругались. Кто прав, кто виноват, было уже не важно. Главное – не дать слабину: стоять на своем и ни шагу назад. Иногда Джулия чувствовала себя каким-то Томом Петти, распевающим «Я не отступлю!».

Вот только не в этот раз. Что она могла сказать? Мол, я не виновата? Но она была именно что виновата, хотя бы отчасти, чего вполне достаточно. Может быть, у нее имелись оправдания. Скажем, ей не повезло. Действительно, она могла опаздывать хоть тысячу раз и всегда находила Анну в школе, где та сидела с миссис Джейкобсен, грызла печенье и рассказывала пожилой учительнице, куда она любит ходить по выходным. Все это было так, но одна-единственная истина в корне меняла ситуацию: если бы Джулия приехала вовремя, дочь спала бы сейчас в своей кроватке.

Так что Брайан совершенно прав. Может быть, жесток, но прав. Скорее всего, если бы их брак оказался счастливым, ну, по крайней мере не находился на грани развода, муж как-то поддержал бы ее, постарался, чтобы она чувствовала себя получше. Она же сама заявила, что не желает видеть его рядом с собой, чем лишила себя права на его поддержку.

Джулия протянула руку к крючку на стене за ключами от машины, с трудом их нащупала. Вытерла слезы, застилавшие глаза.

– Я поехала, – только и сказала она.

Брайан опять промолчал. Он смотрел в окно, облокотившись о кухонную стойку, и потягивал обжигающий чай.

3

Все вокруг напоминало об Анне.

Ее детское креслице отражалось в зеркале заднего вида. Летняя курточка валялась на полу. На заднем сиденье рассыпаны были крошки печенья.

Брайан вечно ворчал из-за того, что Джулия позволяет Анне устраивать бардак в машине.

«Какая теперь разница? – думала она. – Что нам сейчас за дело до крошек, разбросанных игрушек или нежелания идти спать? Мы слишком беспокоились из-за ничтожных пустяков, а важное от нас ускользнуло».

Джулия повернула ключ зажигания, включился проигрыватель компакт-дисков. Зазвучали детские песенки. Она заслушалась, откинувшись на сиденье.

Ушки мокнут под дождем, Как пустые фантики? Завяжи их узелком! Завяжи их бантиком!

Эта песенка почему-то особенно нравилась Анне, она даже придумала особенный танец: следовало покачиваться с ноги на ногу, делая вид, что тянешь за длинные заячьи уши и завязываешь их бантиком.

Джулия выехала на улицу. В соседнем доме горел свет, шторы в окне второго этажа шевельнулись. Миссис Мэдиган. Крепкая старушенция за девяносто, имевшая собственное мнение по каждому вопросу и воображавшая, что в силу почтенного возраста (как же, ведь возраст и мудрость – это одно и то же) все обязаны ее слушаться. Она славилась «крутым нравом» и «волевым характером», причем окружающие почему-то считали, что под грубой оболочкой скрывается золотое сердце, и полагали, что иметь миссис Мэдиган в соседках – это «очень интересно», «весело» или даже «прикольно». Джулия никому не объясняла, что происходит на самом деле. Потому что на самом деле это была мука мученическая. Узнав миссис Мэдиган поближе, вы понимали, что за упрямством и сварливостью скрывается отнюдь не милосердный божий одуванчик, а желчная злюка. Ей не нравилось, когда Анна поднимала шум в саду, в таких случаях она сразу же принималась орать на девочку из-за своего забора, а потом еще высказывала недовольство Джулии с Брайаном по поводу «хулиганящего ребенка». При всем этом она частенько просила Брайана починить что-нибудь в доме, а затем начинала браниться, заявляя, что он все испортил, и напоказ обращалась к «настоящим специалистам», которые переделывали работу. Кроме того, миссис Мэдиган непрерывно донимала Джулию жалобами на своих детей, многочисленных внуков и еще более многочисленных правнуков, утверждая, что все они – эгоистичные лодыри, позабывшие несчастную старушку.

Джулия «лодырей» не винила. Если бы могла, она поступала бы в точности так же.

Другие соседи, бездетная пара примерно под пятьдесят, были куда приятнее. Она с ними практически не пересекалась, а это, по мнению Джулии, являлось ключом к истинно добрососедским отношениям. Как говорится, крепче заборы – лучше соседи.

Джулия не имела понятия, куда отправиться. В итоге дорога привела ее к детской площадке. Довольно невзрачное местечко: несколько качелей, горка да примитивная карусель, разбросанные на газоне. Они с Анной много раз заглядывали сюда на часок. Конечно, полиция уже все здесь осмотрела, но вдруг с тех пор дочь как-нибудь сюда забрела?

Вдруг, говоришь? Ага, как бы не так.

Включив фары на полную мощность, Джулия медленно ехала по улицам, пытаясь разглядеть малейший намек на свою дочь.

Добравшись до парка, выключила мотор. Фары потухли. Она испытала облегчение, поняв, насколько эти желтые прожекторы нервировали ее. Они показывали лишь малую часть окружающего пространства, демонстрируя Джулии всю тщетность ее поисков. Анна могла быть где угодно, тогда как Джулия способна была видеть только перед собой. Ей вспомнился разговор с одной из своих подруг, Крисси. Крисси – уменьшительное от Лукреции – школьное прозвище, использовавшееся лишь самыми близкими друзьями, причем с известной долей иронии, поскольку, в отличие от римской матроны, добродетельностью Крисси отнюдь не блистала. В частности, завела интрижку с молодой учительницей по имени Сара, из-за чего последняя и потеряла работу. Тот их разговор состоялся около года назад, когда всего в нескольких шагах от дома Крисси в пыльном городишке американского Среднего Запада обнаружили девочку-подростка, проведшую в подвале десять лет. Крисси тогда заявила, что если ее сын, ровесник Анны, пропадет, то ему подобная участь не грозит, ибо она, его мать, перевернет вверх дном каждый дом в округе, не спрашивая позволения ни у хозяев, ни у полиции. Джулия ее горячо поддержала, заверив, что сама поступит аналогично. Болтать, пылая праведным гневом, и порицать американку, мать той девочки, было легко. Почему, мол, она не разворошила все вокруг? Значит, плохая мать.