Сибирская жуть-3 - Андрей Буровский Страница 14

— А может, сыграть их… Ну, скажем, в городском парке?

— Не советую. Откуда мы знаем, что там на глубине трех метров?

А. и Б. СТРУГАЦКИЕ

Эта история тоже связана с красноярскими новостройками — такими же унылыми и заурядными, как и любые другие. Произошло это в начале 1980-х годов в семье, которая не так уж давно перебралась в пятиэтажки из бараков. Семья тоже была очень обычная: папа, мама и двое мальчишек, братья десяти и восьми лет от роду, Петька и Вовка. Жили они в общежитии, в 12-метровке, то есть, говоря попросту, жили вчетвером в одной комнате на пятом этаже огромного девятиэтажного дома.

Двухкомнатная квартира, да еще с раздельными комнатами! Это казалось всем членам семьи настоящим богатством, квартира — огромной, а жизнь в ней — совершенно лучезарной. Братцы так прямо маршировали по этой квартире под советские военные марши, потому что казалась им квартира чем-то вроде парадного плаца.

У квартиры было еще одно преимущество перед комнаткой на пятом этаже — квартира находилась на первом этаже, а на прежнем месте внизу жила вредная бабка, и только уронишь кружку с чаем, как она тут же стучала в потолок щеткой или что-то еще придумывала. А то и приходила, делала замечания и могла испортить целый вечер.

Родители, получив квартиру, пропадали на работе весь день, как правило, до вечера. Мама еще не каждый вечер, а папа, можно сказать, каждый. Но и оставаться одним братцам нравилось, им так было даже веселее. В общем, семья как семья, дети как дети и даже квартира как квартира.

Уходить из дома вечером им было строжайше запрещено — маленькие еще, район толком неизвестный, могут обидеть. Поэтому гуляли ребята днем, сразу же после школы, а до прихода родителей несколько часов так и сидели дома одни. Учились парни хорошо и на уроках, по собственному выражению, «не застревали», так что без родителей в зимние вечера времени им куда как хватало, и, оставшись в доме без родителей, детки вели себя как обычно, то есть резвились как могли.

Фантазия у них была и не особенно обширная, и не злая, тут нечего и говорить, — обычнейшая ребяческая фантазия. Кроме ролевых игр с игрушками (оба постепенно из них вырастали) были кубики и конструктор, настольный футбол и, наконец, возможность просто гоняться друг за другом по комнатам с дикими воплями. После коридоров общежития здесь было просто замечательно много места! И ни одного человека за весь вечер, до прихода папы и мамы! После общежитского многолюдства мальчики ценили и это.

— Не топай по полу! Соседи снизу придут! — временами возглашал старший, более бойкий, и оба дружно заливались хохотом. Они почему непрерывно шутили по поводу соседей снизу? Мол, не стучи, соседи снизу придут! Гадкой соседки здесь нет! Это у них была такая форма радости.

Да, дети были не особенно умные, может быть, но и вовсе не злобные и не противные. Случались у них и недостатки, но тоже невинные, детские. Младший, к примеру, повадился беспрерывно ругаться: чертыхался в духе «Черт побери!» или «Черт возьми!». Тут уж Петька его все останавливал, все стращал и воспитывал: а что будет, если он придет и возьмет? Ну, не сразу самого поберет, допустим… а возьмет, к примеру, все игрушки?

Если вы знаете детей, вам не надо объяснять: на младшего все это действовало крайне слабо. Говоря проще, плевать хотел этот самый младший, Володька, на всякие попытки его утихомирить.

Основное событие, о котором я хочу рассказать, началось в середине октября, когда уже с 6 часов совсем темно, а за окном стоит сырая, холодная мгла. Мальчики не могли так сразу припомнить, когда именно в дверь постучали, но, кажется, около восьми.

В дверь, бывало, и до того стучали и звонили, но тут уж братья выполняли родительский наказ без страха и упрека: поглядев в «глазок», впускали только тех, кого хорошо и давно знали. Честно говоря, братья попросту боялись — по квартирам в новостройках шалили, и не ровён час… Вот в соседнем доме оставалась в квартире одна женщина, с трехлетней дочкой… Открыла она двери от великого ума и тут же получила топором промеж глаз, а потом ее с дочкой еще закатали в ковер и кинули умирать в угол ее же собственного дома. Причем девочка-то умерла — голова у нее оказалась почти полностью отрублена, а мама постепенно выкарабкалась, хотя в уме и повредилась. А негодяя, польстившегося на несколько сотен рублей и несколько простеньких украшений, так и не нашли: в новостройках никто никого не знает никогда, и кого-то искать — бесполезно.

Так что примеров мальчикам хватало, и вели себя они благоразумно. И в этот раз, около восьми вечера, в середине октября, они посмотрели в «глазок»… Перед «глазком» стоял человек, страшнее которого мальчики не могли себе даже вообразить. Сперва парни решили, что он весь побитый… Но это просто такое у него было лицо: вспухшее, исполосованное и начавшее распадаться на части. Вроде бы даже часть лица уже отвалилась, а остальная — черно-багровая, вспухшая, самого жуткого вида, без кожи. Глаз то ли нет вообще, то ли не видно, а вместо глаз — вспухшие изломы такого же черно-багрового мяса.

Ушей тоже не было, и из дырок в потрепанной, разорванной во множестве мест одежды торчало такое же сине-черно-багровое, страшное, как-то и не напоминавшее человеческую кожу.

Человек ничего не говорил, не пытался звонить, не улыбался, не стучал… Он только стоял, и все. Нельзя даже сказать, что он смотрел.

Петька взял инициативу на себя, заорал через дверь:

— Вы с папиной работы, да?

Существо не отвечало ни звука.

— Дяденька, вы с папиной работы, да?!

Нет ответа. И, помолчав, Петька опять заорал:

— Вы записку от папы дайте, а то мы вам не откроем!

Никакого ответа, вообще никакой реакции. Просто стоит и молчит. Мальчики подождали — стоит. Ну стоит — и пусть стоит. А сами пошли играть, но играли в тихую игру — в шашки, как-то им хотелось слышать все происходящее… И через несколько минут дети услышали стук в дверь… Естественно, стоял там тот же самый.

— Дяденька, мы вам все равно не откроем! Если вы с папиной работы, то покажите записку!

Человек стоял, как вкопанный, и не делал совершенно ничего. Так вот стоит и стоит, не моргнув глазом.