Страна клыков и когтей - Джон Маркс Страница 14

Наконец впереди замаячили постройки — своего рода горнолыжный курорт, где в домиках перемигивались огни, и мне показалось, я увидела несколько больших зданий, разбросанных среди гостиниц в стиле альпийских шале. Но для катания на лыжах был не сезон, и вся жизнь ограничивалась нижними этажами. Постояльцев, наверное, немного. И все равно я надеялась, что он свернет «порше» на подъездную дорожку.

— Пойана Брасов, — пробормотал Торгу, заметив мой интерес. — Так городок называется. Если помните, мы собирались встретиться здесь, но вы не приехали.

— Помню.

— Это был курорт диктатора. Мне нравится проезжать здесь и думать, какой кровью его свергли.

— Если здесь есть телефон, — сказала я, — я хотела бы позвонить жениху.

— Конечно, телефон здесь есть, — отозвался он. — Но мы опаздываем, и нас уже ждет обед.

На выезде из городка, неподалеку от входа в последний отель на главной улице, он затормозил. Я воспряла духом, даже подняла с колен сумочку. Но, высунув голову в окно, он громко харкнул и сплюнул на дорогу. Потом поднял стекло и поехал дальше. Он заметил мое разочарование, которое, вероятно, походило на панику. Я вспомнила, как, когда я запирала дверь, в моей комнате звонил телефон, тот самый звонок, на который я решила не отвечать. Как сказала бы моя мать, «каждый из нас делает сам свой выбор».

— Уверен, вы заметили, что я не слишком приятный старик. А всему виной это чудовище. Он превратил мою жизнь в ад, и я воздаю ему собственной справедливостью, всегда останавливаясь по пути через городок.

Как спорить человеком, пережившим концлагерь? Мы достигли конца бетонной дороги, машина подпрыгнула на проселочном бугре и покатила вперед. «Порше» совсем не подходил для такой дороги, и Торгу слишком быстро его гнал. Из-под колес летели комья земли и камни. Спускаясь с холма, он прибавил газу. По обе стороны от нас вставали темные ели. Каким же нелепым казался теперь мой страх в машине с Клемми. Мы видели гроб. Ну и что? Пустяки.

Некоторое время спустя дорога стала лучше, и лунный свет залил окрестности. Мы проехали заросший травой луг, где я увидела невысокую поросль светлых крестов — кладбище. Потом мы миновали каменную церквушку и несколько строений. Деревня? Но света нигде не было. Мне показалось, я различила темные силуэты коров. Торгу наблюдал за мной, когда мы проезжали этот островок цивилизации.

Наконец он сбавил скорость и свернул в черноту, вероятно, на стоянку, хотя никаких домов я не увидела. Фары погасли до того, как я успела оглядеться по сторонам. Открыв дверцу, он с неожиданной живостью выбрался, и на мгновение я осталась одна. Распахнулась дверь с моей стороны, и его лапища потянулась за моей дорожной сумкой.

— Прошу вас.

— Мне не нравится эта ситуация.

Вдалеке затявкала собака — или какое-то другое животное.

— Я пойду вперед и зажгу свет, — сказал он и схватил сумку. — Вы будете успокоены. В любом случае отель предпочтительнее волкам в здешних лесах.

Выйдя из машины, я направилась за ним следом, оставив дверцу открытой. Передо мной маячил просвет среди елей в ночи. Я чувствовала влажный запах деревьев. Я ощущала его с тех пор, как мы проехали в Пойана Брасов, еще у подножия горы, но там это был приятный смутный аромат, как соль в воздухе, когда до пляжа еще много миль. Тут, наверху, предоставленные сами себе, деревья слились в удушливую массу. Смола выступала из трещин в коре и стекала на землю. Иглы нападали большими наносами, а под ними сочилась темная жижа. Близость растительности, ее бездвижный, животный строй, где ели выстроились на плацу как голые исполины, подтачивала мою уверенность.

Но дело было не только в деревьях. Надо быть честной. Оказавшись одни в темном лесу, люди обычно пугаются. Такое может случиться с каждым. Но здесь было что-то иное. Скрытое за деревьями, а потому не видимое с первого взгляда, передо мной возвышалось нечто, созданное руками человека — большое строение, от которого исходили собственные миазмы, придававшие запаху елей что-то похоронное. Лишь так я могу это описать. Миазмы складывались из сочетания здания и деревьев. Я не видела своих рук, не видела своих ног. Я провела рукой по коже и едва не подпрыгнула — мне показалась, что моя кожа от меня отделилась. Когда ветка чиркнула меня по плечу, меня обожгло болью, и я вскрикнула.

Торгу не зажег свет впереди, как обещал, а, напротив, поспешно исчез. Меня тут убьют, думала я. Вот что чувствует тот, кто согласился поехать в уединенное место в надежде на обещанную награду или из милосердия, а потом вдруг слышит треск сучка за спиной, и мы видим испуганное одиночество в его глазах, потом щелчок выстрела, а затем экран гаснет. Это имеют в виду, когда говорят, «осознать собственную смертность»?

Не стану ему подыгрывать! Я застыла как вкопанная. Ни шагу больше не сделаю! Я сказала себе, что если меня до сих пор не убили, значит, я еще нужна Торгу, и он за мной вернется. В других обстоятельствах я, возможно, попыталась бы залезть на дерево. Но я не умею лазить. И деревьям я доверяла не больше, чем Торгу. Присев на корточки, я обхватила себя руками. Когда выбора нет, разум, оказывается, проясняется. Отчасти даже приятное ощущение. Решения, принятые в иной ситуации, улетучиваются, и ты плывешь по течению. То же я чувствовала в тот вечер, когда Роберт сделал мне предложение. Тогда я испытала мгновение кристальной ясности, хотя и несколько иное. Когда он протянул мне кольцо, мне захотелось разрыдаться, и я разрыдалась. В лесу мне хотелось заплакать, но я этого не сделала, подумав, что если у меня из глаз закапают слезы, я никогда не выберусь из этого места. Это испытание я сама себе навязала и должна его выдержать. Силой воли я не давала выступить слезам.

Зажегся свет. Окна вспыхнули желтым, словно кто-то запалил факелы, и я увидела, что сижу почти у самой нижней ступеньки длинного крытого крыльца. Поднявшись по ступенькам, я оказалась на веранде, где воняло плесенью, свежей древесиной и соляркой. Дрова были сложены в дальнем конце штабелями — огромная стена дров. Запах солярки исходил, вероятно, от генератора в бетонном бункере слева от меня. Веранда поворачивала направо, вход скрывался в тенях. Лампы покачивались на кованых крюках под балками веранды, там, где подпорки врастали в крышу. Череда ламп тянулась до стеклянных дверей, за которыми плавали мутные тени. Повернувшись, я оглянулась на лес и машину. «Порше» пропал.

— Последний уголок девственного леса. Древнего европейского леса. Нравится он вам? — Каким-то образом Торгу оказался позади меня.

— Нет, — честно ответила я.

— Значит, в этом мы едины.

— Он не похож ни на один лес, где я когда-либо бывала. Вы здесь живете?

Он скривился.

— Перебиваюсь.

Вид у него стал еще более старческим, еще более болезненным. Торгу как бы съежился.

— Поживете с мое и поймете, почему я предпочитаю общество людей обществу растений. У людей поразительная жизнь и до и после смерти. Смерть у них даже еще интереснее жизни. Но дерево… — помешкав, он презрительно глянул вверх. — Оно делает то и се, пока не упадет, а тогда на него срут мелкие лесные твари. Есть хотите?