Хроники Сен-Жермена - Челси Куинн Ярбро Страница 14

Сен-Жермен внимательно на него посмотрел и спросил:

— Что, бой был тяжелым?

— Что значит — тяжелым? Иногда мы убиваем больше, чем они, иногда — они. Все это отвратительно.

Джеймс повернулся к огню и некоторое время молчал. Сен-Жермен тоже сидел молча. Наконец Джеймс вздохнул.

— В замке есть еще кто-нибудь?

— Мой слуга Роджер, а более никого. — Сен-Жермен выждал с минуту, потом спросил: — Вам что-нибудь нужно, мистер Три? Предлагаю начать с ванны и отдыха.

Впервые в тусклых глазах гостя блеснуло нечто живое.

— Смешно, но я совершенно не знаю, чего хочу, — смущенно признался он. — Я помню, что стремился сюда, и это осуществилось. А теперь я, видимо, слишком устал, чтобы думать еще о чем-то. — Его взгляд ушел в сторону. — Во всем этом мало смысла.

— Смысл есть. — Сен-Жермен покачал головой.

— Наверное. И, возможно, я голоден, но… не знаю. — Джеймс откинулся на спинку стула и какое-то время смотрел, как его собеседник подкладывает поленья в огонь, а потом заговорил вновь, сбивчиво и торопливо: — Я уехал домой в тридцать первом. Мадлен, наверное, говорила о том.

— Да, — кивнул Сен-Жермен, шевеля кочергой сосновые плашки. Живица, потрескивая, брызгала на сухую кору.

— Сначала редакция намеревалась отозвать меня раньше, но после финансового обвала пресса Сент-Луиса перестала нуждаться в еще одном голодающем репортере. Так что Кранделл — мой бывший босс — продлил мне командировку, а Сондерсон, заменивший его после смерти, накинул еще полтора годка. Странно было вернуться в Штаты после тринадцатилетнего пребывания в Старом Свете. Ты готовишься к разным сентиментальным переживаниям, но их нет и в помине. Тебе кажется, что ты вот-вот окунешься во что-то домашнее и уютное, но этого опять-таки нет. Скажу вам, я чувствовал себя белой вороной. Особенно меня поразили мои земляки. Конечно, депрессия многое застопорила, но дело не только в ней. Вокруг произносились все те же банальности, что были в ходу и в начале века. Я не верил ушам. Произошло столько всего, а они так и не поняли, что мир изменился. И судачили лишь о том, как вернуть прежние добрые времена. Закрывая глаза на реальность, не понимая, что этого никогда уже не случится…

— Люди везде таковы, — отважился возразить Сен-Жермен.

— Да? — Джеймс примолк. — Возможно, вы правы. — Он вяло махнул рукой и посмотрел на огонь. — Я чертовски продрог.

— Со временем вы отогреетесь, мистер Три, — сказал Сен-Жермен и встал, чтобы взять со стола серебряный колокольчик. — А теперь не желаете ли прилечь? Вам надо бы отдохнуть. — Голос его звучал мягко, но непреклонно.

— Да, — кивнул Джеймс. — Да. Почему бы и нет?

— Прекрасно, мистер Три. — Граф тряхнул колокольчиком, и через пару минут в гостиной появился еще один человек. Среднего возраста, среднего роста, с волосами песочного цвета и глубоко посаженными голубыми глазами.

— Роджер, это близкий друг мадам де Монталье мистер Джеймс Эммерсон Три. Ему сейчас нелегко. — Сен-Жермен поднял бровь, и слуга его понял.

— Бывает, — сказал он дипломатично. — Мистер Три, позвольте, я вам помогу.

Тот покачал головой.

— Я справлюсь.

Сен-Жермен чуть нахмурился.

— Тем не менее, помощь вам все же нужна. Отдохните, придите в себя, а потом мы уточним остальное.

— Остальное? — переспросил Джеймс, поднимаясь со стула и принимая протянутую ему руку.

— Да, мистер Три, остальное. — Граф ободряюще улыбнулся, но выражение лица его оставалось серьезным.

— Хорошо, — вяло ответил Джеймс и позволил себя увести.

Ванна была такой, какой он ее помнил: большая, старинная, на крокодильих позолоченных лапах, и, пока ему помогали избавиться от рваной одежды, Джеймс с любовью смотрел на нее.

— Мне всегда нравилась эта… купальня.

— Она и впрямь представляет музейную ценность, — прозвучало в ответ, и Джеймс смущенно замолк.

Когда в кранах забулькало и повалил пар, в Джеймса внезапно вселилось смутное беспокойство. С одной стороны, он был грязен и очень продрог, с другой — в нем нарастало что-то вроде головокружения, которое, правда, усилием воли удалось подавить. Осторожно опускаясь в горячую воду, Джеймс попытался объяснить свои колебания Роджеру:

— Я потерял много сил, вот в чем загвоздка.

— Очень похоже, — нейтрально откликнулся тот и ушел.

Джеймс вытянулся в воде, однако ожидаемое блаженство не приходило. Напряженные мышцы немного расслабились, но не настолько, чтобы он мог задремать. Пришлось решить, что все дело в ссадинах и ушибах. Джеймс, морщась, принялся смывать с себя грязь. Что же с ним сталось, когда его выбросило из джипа? По внутренней стороне одного из предплечий шел глубокий рубец.

— Боже! — пробормотал Джеймс, рассматривая ранение. — Сколько же крови я потерял? — Еще одна глубокая рана пересекала бедро и была ярко-красной, но явно затягивалась. Да и в более мелких порезах не обнаруживалось нагноений. — Что очень удачно, — заметил Джеймс потолку, сознавая, что в ином случае он просто не смог бы одолеть столь долгую дорогу. Коллегам его повезло меньше: одного прямым попаданием разорвало в клочки, другой был раздавлен перевернувшимся автомобилем.

Вспомнив об этом, Джеймс содрогнулся. Он впрыгнул в машину уже на ходу и занял единственное свободное место. Случись ему оказаться на сборном пункте пораньше, все бы могло обернуться гораздо хуже. Счастливчик со стоном вылез из ванны и замер, полязгивая зубами, в ожидании, когда с него стечет неприятно холодящая кожу вода.

Вскоре после заката он очнулся от беспокойного сна. Окинул пустым взглядом комнату, которую мною лет назад Мадлен назначила для него, и несколько минут не мог сообразить, где он. Медленно, словно проявляясь на фотобумаге, в его сознании проступали события тех прошлых дней. В ногах на постели лежал банный халат. Прикосновение к густому мягкому ворсу оказалось живительным.

Джеймс рывком сел, охваченный вихрем воспоминаний. Мадлен! Сколько сладостных, полных страсти ночей они здесь провели, не размыкая объятий. Теперь ее нет с ним, и сердце кольнуло. Тут ему вспомнился Сен-Жермен, и Джеймс застонал. Нет, он, конечно, не ревновал, и все-таки… все же… Как разобраться, что значит в жизни возлюбленной этот таинственный человек?

Он встал с постели и заходил из угла в угол, чувствуя сильный голод и вместе с тем странное отвращение к еде.

— Это все армейский паек, — как бы шутя пояснил он стенам. — Волей-неволей начинаешь воротить от него нос.

Решив, что странное ощущение — следствие начинающейся простуды, Джеймс отбросил халат, отыскал в шкафу одну их своих старых рубашек и облачился в теперь уже старомодный костюм, оставленный им здесь перед отъездом в Америку. Брюки стали несколько великоваты, пришлось их подтянуть. Он не нашел ни ремня, ни подтяжек и с досадой подумал, что придется одалживаться. Потом оглядел пиджак. Тот болтался на нем, как на вешалке, что, впрочем, не было удивительным после четырех месяцев гонки. Где же галстук? Когда-то к этому непременному атрибуту мужской европейской одежды Джеймс относился с пренебрежением, но теперь ощущал себя голым. Он вздохнул и опять полез в шкаф.