Лесовик - Кингсли Эмис Страница 12

– Спасибо, Дэвид. В данную минуту мне ничего в голову не приходит, но, если что-то понадобится, я обязательно дам тебе знать.

Оставшись один, я собрал выручку, которую нужно было отвезти в банк, нашел и сунул в карман список вин, приготовленный для моего поставщика, надел свою клетчатую кепку и вышел в прихожую. Уборщица – моложавая, довольно симпатичная женщина в джинсах и майке – направлялась с пылесосом в обеденный зал.

– Сегодня на улице прохладней, – сказала она, быстро подняв и опустив брови, словно оценивая, как я выгляжу или как на мне сидит костюм.

– Но к ночи опять станет жарко, как вчера, вот увидите.

Она кивнула, давая понять, что услышала мой ответ, и скрылась за дверью. Уборщица была из тех людей, на которых рождение или смерть других человеческих существ не производит особого впечатления. Затем появилась Эми, чуть ли не по-праздничному одетая в чистенькую рубашку с разноцветными полосками и юбку. Она спросила нетерпеливо:

– Скоро поедем, папа?

– Эми, дорогая… – Я только сейчас вспомнил о своем вчерашнем обещании. – Извини, но боюсь, что нам с тобой придется перенести поездку на какой-нибудь другой день.

– Папа! Ну опять невезуха. А почему?

– Ну… Мы договаривались до того, как…

– До того, как умер дед? Знаю. Только какая связь между тем и этим? Он бы не стал возражать, чтобы я тоже поехала. Ему нравилось, когда мы с тобой делали что-то вместе.

– Я помню, только сегодня появились непредвиденные дела, надо будет оформить свидетельство о смерти в муниципалитете и зайти в похоронное бюро. Тебе будет совсем неинтересно.

– Да не страшно. А что такое муниципалитет?

– Это такое место, где сидят люди, которые руководят всем в городе.

– Да ничего. Я могу посидеть и подождать тебя в машине. Ты ведь все равно зайдешь куда-нибудь выпить кофе, правда? Я похожу по магазинам, а потом встретимся у машины.

– Мне очень жаль, Эми… – И мне действительно было жаль, но я чувствовал, что просто не выдержу этого – что рядом со мной в течение двух часов, не меньше, будет постоянно находиться кто-то, пусть даже настроенный очень доброжелательно, – и я уже давно понял, что не способен полностью расслабиться в присутствии Эми. – Когда возникают обстоятельства такого рода, детям лучше не присутствовать. Лучше съездишь со мной завтра.

Мои слова только разозлили ее.

– Ну, блин. Я не хочу завтра, я хочу сегодня. Ты просто решил избавиться от меня.

– Эми, давай без крика.

– Тебе наплевать на меня. Тебе все равно, чем я занимаюсь. Мне все время нечем заняться.

– Можешь помочь Джойс с приборкой в номерах, это нужное…

– Ну просто фантастика! Огромное спасибочко, папочка.

– Я не позволю, чтобы ты разговаривала с отцом в таком тоне.

– В каком в таком? Вот стану колоться и курить травку, и тогда тебе станет не все равно. Нет, тебе и тогда будет наплевать. Тебя ничего не волнует.

– Эми, иди к себе в комнату.

Она издала трубный звук, что-то среднее между рыданием и стоном, и ушла, демонстративно топая ногами. Я ждал, пока не услышал – довольно отчетливо – сквозь толщину стен, как хлопнула дверь ее комнаты. И в ту же секунду с безукоризненной точностью в обеденном зале загудел пылесос. Я вышел наружу.

И в самом деле сегодня было прохладнее. Солнце, стоявшее прямо над тем самым перелеском, куда, как утверждают, был направлен пристальный взгляд бестелесного Томаса Андерхилла, еще не пробилось своими лучами сквозь тонкую пелену то ли тумана, то ли низких облаков. Пересекая двор, в углу которого стоял мой «фольксваген», я поздравил себе с тем, что скоро начну наслаждаться одиночеством (не избавлением от Эми, а именно одиночеством), и, как всегда, тут же выяснилось, что быть в одиночестве – это остаться наедине с самим собой, с наружной оболочкой и внутренним содержанием всего тела, со своими воспоминаниями, и предчувствиями, и сегодняшними ощущениями, наедине с той трудно очерчиваемой окружностью бытия, которая включает в себя все перечисленное, а кроме того, еще нечто не поддающееся перечислению, и наедине со множеством тревог, присущих этому очерченному целому. Двое – компания, что уже плохо само по себе, но один – это целая толпа.

Заводя свой «фольксваген», я почувствовал тупую боль, которая возникла в нижней части спины, слева, пониже поясницы. И где-то полминуты она не отпускала, затем сразу утихла. Это повторялось у меня уже в течение недели. Была ли боль сегодня острее, чем в тот день, когда я впервые обратил на нее внимание, чаще ли стали приступы и дольше ли длятся теперь? Мне казалось, что верно и первое, и второе. Это рак почки. Нет, это не рак почки, а то заболевание, при котором почка отказывается функционировать и требуется удалить ее хирургическим путем, и тогда вторая почка вполне удовлетворительно справляется с нагрузкой, пока тоже не выходит из строя, и ее тоже приходится удалить хирургическим путем, после чего ты полностью зависишь от аппарата. Нет, это не болезнь почки, а всего лишь незначительное воспаление, вызванное чрезмерным употреблением алкоголя, от него с легкостью избавишься, выпив несколько рюмок джина марки «Холланд», сократив при этом дозы других напитков. Нет, это не воспаление. Или воспаление, но лишь в том смысле, что так называют обычно любую пустяковую боль или покашливание, которые пройдут незаметно и сами собой, если ты перестанешь о них думать. Эх, кто научит, как избавиться от мыслей по поводу этой да и любой другой боли?

Боль вернулась, когда я сворачивал на юго-запад, выезжая на шоссе А-595, и длилась на этот раз чуть больше двадцати секунд; правда, мне могло просто показаться, что больше двадцати. Я сказал себе: человеческое воображение было бы куда более приятным даром природы, если бы человек сам мог определять, когда включать его, а когда отключать. От этого оно стало бы только полезней. Что касается моей фантазии, ее явно не хватало, когда я попытался представить, что я буду делать в том случае, если моим почкам действительно грозит что-то смертельное. В прошлом на меня обрушивалось несколько серьезных недугов, но до сих пор медицина успешно с ними справлялась. Предыдущим летом мне удалось остановить и даже дать обратный ход хорее Хантингтона – прогрессирующему заболеванию нервной системы, которое ведет к полной потере двигательных функций и в большинстве случаев не поддается лечению, – для этого я всего лишь уменьшил ежедневное потребление виски. Где-то года два тому назад рак толстой кишки начал затухать и больше не давал знать о себе, как только я перестал есть местные сливы-венгерки, распрощался с привычкой выпивать ежедневно две бутылки кларета и обуздал свою страсть к сырому луку, соленьям и тушеному мясу в пряном соусе. Новая, более мощная лампа на письменном столе избавила меня от опасной опухоли в головном мозгу. Все остальные раны, опухоли, атрофии и редкие вирусные инфекции исцелялись таким же способом. Пока что.

Именно в этом суть дела. Ипохондрия у соседей и знакомых – это для нас хороший повод отпустить в их адрес какую-нибудь шутку. Мы снисходительно улыбнемся – если, конечно, вообще обратим внимание. Но вдруг зацепило нас самих, и тут кончается нервным смехом – после того, как приступ ипохондрии миновал. Проблема с ипохондриками в том, что они ошибаются насчет своего здоровья в девятистах девяносто девяти случаях и попадают в точку в тысячном случае, или в тысяча первом, или в следующем, тысяча втором. Как только я пришел к подобному выводу, боль в спине словно сделала к нему изящное дополнение в виде восклицательного знака, вернувшись примерно на полминуты.