Большая книга ужасов. 43 - Елена Усачева Страница 11

За Ириной спиной хлопнула дверь. К калитке семенила бабка.

– Устала небось? – ласково спросила она.

– Устала, – не стала скрывать Ира. И есть ей хотелось, и сил идти дальше не было. Ноет искусанное комарами лицо, зудят сбитые ладони… Не жизнь – красота.

– Пойдем, – поманила ее за собой бабка, – умоешься.

Держась за шаткий столб, Ира поднялась. Как же хочется лечь, закрыть глаза и ни на что не смотреть. А тут опять – вставай, иди, борись. И никто не скажет – умри. Может, сейчас это самый лучший вариант?

Дом был темный, пахший старым деревом и застоявшейся водой. Под косым навесом прятался рукомойник. От воды защипало свежие Ирины ранки.

Да, выглядит она сейчас, наверное, сногсшибательно… В таком виде только на дискотеки ходить.

Под навес, где умывалась Ира, заглянул мужчина и тут же скрылся. За дверью послышались недовольные голоса. Бабка и сын о чем-то спорили.

– Тебе сколько лет? – спросила бабка, появляясь на пороге с полотенцем в руках.

– Двенадцать, – ответила Ира.

– Вот видишь? – крикнула бабка в приоткрытую дверь. – Двенадцать только. Я тебе говорила, что она маленькая! Пойдем, – бабка пропустила Иру вперед.

По-хорошему Иру должны были насторожить эти слова. Но усталости у нее накопилось столько, что на осторожность сил просто не осталось.

Единственная комната в избе была одновременно и кухней, и спальней. Небольшая, темная, она вмещала в себя самые невероятные предметы. От покрышек и плуга до куриц, скребущихся за перегородкой. На деревянном столе коптила керосиновая лампа. На керосиновой плитке грелся небольшой алюминиевый чайник. Было душно.

Бабка махнула рукой на стул, Ира села на жесткое продавленное сиденье.

– Темно как, – прошептала Ира.

– Света нет, – тут же откликнулась бабка. – Давно уже. Как в начале лета провода оборвались, так без света и сидим.

Ира покосилась на телевизор в темном углу комнаты, но ни о чем больше спрашивать не стала. Сидим так сидим. Главное – не бежим.

Темнело. Слабый свет лампы еле разгонял темноту над столом с кружками, чайником и кубиками сахара. Комната тонула во мраке.

– И не страшно одной в лес ходить? – начала светский разговор бабка.

– Я на просеке запуталась, – еле ворочая языком, заговорила Ира – после кружки горячего чая ее потянуло в сон. – Вроде иду, иду, а все по одному месту кружусь. Как будто водит меня кто-то.

– Кому ж там водить? – покачала головой бабка.

– Мальчик с собакой, – прошептала Ира. – Не видели? А может, не с собакой, может, с волком?

– Ох, батюшки, с волком?! – всплеснула руками бабка. – Откуда волку-то взяться?

– Какие волки? – Ввалился в избу ее сын. – Тут и зайцы только по большим праздникам появляются. А ты – волки…

– Так прям и видела? – Не унималась бабка.

– Видела. – Ира отставила чашку. – Зверь огромный, как у нашего председателя собака. И мальчик, маленький…

– Откуда ему быть? – запричитала бабка, и глаза у нее при этом забегали. – Вот ведь родители, отпускают детей, одних, без присмотра… – От возмущения у нее мелко затряслась голова.

– Мать, – одернул ее сын, – хватит!

Он вышел из дома и чем-то громыхал на улице. Бабка потянулась к Ире.

– Не мальчик это, не мальчик. Лешак! Ходит здесь по лесу, людей путает, водит. Покоя не знает. На кого ни посмотрит – тот либо онемеет, либо ослепнет. И волк у него – не волк, а оборотень! По ночам он зверем бегает, а днем в человека обращается и между людьми крутится, жертву высматривает. Как приметит какую, в лес заведет, а там уж и разделается с ней. Людей, говорят, они ненавидят, всякого встречного норовят в лесу запутать, кровушку высосать. Потому и лес этот – проклятый. Как колдунью прогнали, так и стала душа леса мертвой. Деревья сохнут, трава не растет. А грибы да ягоды – это все от него, от нечистого, чтобы людей в лес заманить да погубить. И сам же он лес погубит. Потому что ненависть в нем живет на это место. И каждый, кто ему помешает, будет убит. Он взглядом и речами того заманит, а волк ему горло перегрызет. Никто его не остановит! Будет он свою мамку-колдунью искать, но не найдет. А как не найдет, тут конец всему и настанет. Разверзнется земля, и провалится это место в пучину огненную. Останется от него только детский плач!

Бабка клонила морщинистое лицо к Ире, голова ее тряслась все сильнее, бесцветные глаза смотрели на девчонку в упор. Ира вскочила, опрокинув стул, отбежала к выходу. На пороге появился бабкин сын.

– Мать! Опять за свое?

Бабка застыла в полупоклоне, глянула недобро. Заскреблась, зачесалась тревожно кожа на Ириных запястьях, сердце ее зашлось от страха. О чем они говорят?! Куда она опять попала?

– Ты что на мать орешь? – взвизгнула бабка, выпрямляясь. – Что, скажешь, не так?

– Хватит. – Сын положил Ире на плечо тяжелую руку. Ира втянула голову в плечи, готовая к тому, что ее сейчас съедят. – Поехали. До дома тебя довезу. Поздно уже. Нечего одной по лесу шастать. Не ровен час кто обидит.

А Ира уже готова была и сама убежать. Из огня да в полымя – из страшного леса в сумасшедшую деревню попала. Поскорее бы все закончилось!

Вместе они вышли во двор. Над лесом догорала заря. Небо полыхало красным закатом, переходившим в темно-зеленые сумерки. Никогда Ира не видела у себя в деревне таких закатов. Тревожных. Страшно-красивых.

Сын поднял с земли старый велосипед. Техника заскрипела и завизжала, недовольная таким неласковым обращением.

– Забирайся! – Сын провел ладонью по раме. Багажника у велосипеда не было.

Велосипед проскрипел через деревню. С холма открылся вид на поле, засеянное не то пшеницей, не то овсом. Под порывами ветра подсохшая трава шуршала, отчего казалось, что идет торопливый дождь.

– Это колхозное? – спросила Ира.

– Чье же еще? – Мужчина был не из разговорчивых.

В стороне от дороги у края леса чернел высокий столб, как памятник чему-то, напоминание о чем-то… Это было так неожиданно, что Ира дернулась, велосипед вильнул. Мужчина дал Ире коленкой под зад.

– Сиди смирно! – прикрикнул он.

– Что это? – Ира не могла оторвать взгляд от странного явления – кто ставит столбы на краю леса? Зачем?

– Это следопыты, искатели. Что тут после Отечественной войны осталось, собирали.

Они резво покатили с горки.

– Разве сюда немцы заходили?

– Вроде заходили. Привел их кто-то из местных, на карте-то деревня была не обозначена. Крепко фрицы здесь сидели. Бои, говорят, были страшные. Никак их выбить не могли. А когда они убирались, старую Воронцовку сожгли. От нее одни кирпичи остались.