Дьюма-Ки - Стивен Кинг Страница 11

Мелочи, мелочи, правда кроется в мелочах.

Хочет ли увиденное высказаться, даже если мозг повреждён?Травмирован? Должно хотеть, должно.

Она думает: «У меня болит голова».

Она думает: «Что-то случилось, и я не знаю, кто я. Или гдея. Или что означают все эти яркие, окружающие меня образы».

Она думает: «Либбит? Моё имя — Либбит? Я знала, до того как.Я могла говорить до-того-как, когда знала, но теперь мои слова — рыбы в воде.Мне нужен мужчина с волосами на губе».

Она думает: «Это мой папочка, но когда я пытаюсь произнестиего имя, вместо этого говорю: „Ица! Ица!“ — потому что в этот момент какая-топтица пролетает мимо моего окна. Я вижу каждое пёрышко. Я вижу её глаз,блестящий, как стекло. Я вижу её лапку, она согнута, как будто сломана, и этослово — кривуля. У меня болит голова».

Девочки заходят. Мария и Ханна заходят. Она их не любит, вотличие от близняшек. Близняшки маленькие, как и она.

Она думает: «Я называла Марию и Ханну Большими Злюкамидо-того-как», — осознаёт, что знает это вновь. Ещё что-то вернулось. Слово,обозначающее ещё одну мелочь. Она снова его забудет, но в следующий развспомнит, и будет помнить дольше. Она в этом практически уверена.

Она думает: «Когда я пытаюсь сказать „Ханна“, я говорю:„Анн! Анн!“ Когда я пытаюсь сказать „Мария“, я говорю: „И! И!“ И они смеются,эти злюки. Я плачу. Мне нужен мой папа, и я не могу вспомнить, как его назвать;это слово ушло. Слова — будто птицы, они летают. Летают и улетают. Мои сёстрыговорят. Говорят, говорят, говорят. У меня в горле пересохчо. Я пытаюсь сказать„пить“. Я говорю: „Ить! Ить!“ Но они только смеются, эти злюки. На мне повязка,я ощущаю запах йода, запах пота, слушаю их смех. Я кричу на них, кричу громко,и они убегают. Приходит няня Мельда, её голова красная. Потому что волосыповязаны косынкой. Её кругляши сверкают на солнце, и называются эти кругляшибраслетами. Я говорю: „Ить, ить!“ — но няня Мельда меня не понимает. Тогда яговорю: „Ака! Ака!“ — и няня сажает меня на горшок, хотя на горшок мне совсем ине нужно. Я сижу на горшке и вижу, и повторяю: „Ака! Ака!“ Входит папочка.„Чего ты кричишь?“ — всё его лицо в белых пузырях пены, кроме полосы гладкой кожи.Там, где он провёл той штуковиной, которая убирает волосы. Он видит, куда яуказываю. Он понимает. „Да она хочет пить“. Наполняет стакан. Комната залитасолнцем. Пыль плавает в солнце, и папина рука движется сквозь солнце, несястакан, и называется это — „красиво“. Я выпиваю всё-всё. Потом снова кричу, ноот радости. Он целует меня целует меня целует меня, обнимает меня обнимает меняобнимает меня, и я пытаюсь сказать ему: „Папочка!“ — но по-прежнему не могу.Потом я вдруг думаю о его имени, и в голове появляется „Джон“, вот я и думаю оего имени, и пока я думаю „Джон“, с моих губ срывается: „Папочка!“ — и онобнимает меня обнимает меня ещё сильнее».

Она думает: «Папочка — моё первое слово после того, как сомной случилось плохое».

Правда кроется в мелочах.