Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Меня зовут Эдгар Фримантл. Раньше я был заметной фигурой встроительной индустрии. В Миннесоте, в моей прошлой жизни. Выражениемоя-прошлая-жизнь я позаимствовал у Уайрмана. Я хочу рассказать вам обУайрмане, но сначала давайте познакомимся с моей жизнью в Миннесоте.

Должен сказать, я добился успеха, о котором мечтает каждыйамериканский мальчик. Поднимался и поднимался в компании, где начал работать, акогда достиг потолка, ушёл и основал собственную фирму. Мой бывший босс смеялсянадо мной, говорил, что я разорюсь через год. Я думаю, так говорит большинствобоссов, когда кто-нибудь из молодых, энергичных подчинённых уходит, чтобыначать собственное дело.

У меня всё получилось. Когда Двойной город [4] процветал,процветала и «Фримантл компани». Когда строительный рынок сокращался, ястарался не играть по-крупному. Руководствовался интуицией, и в большинствеслучаев она меня не подводила. Когда мне исполнилось пятьдесят, мы с Пэм стоилисорок миллионов долларов. И мы сохранили прежние чувства. У нас родились дведевочки. К концу нашего семейного Золотого века Илзе училась в УниверситетеБрауна, [5] а Мелинда преподавала во Франции в рамках программы обмена сзарубежными странами. Как раз перед тем, как всё пошло наперекосяк, мы с женойсобирались её навестить.

Несчастный случай произошёл со мной на строительнойплощадке. Всё предельно просто: когда пикап, пусть даже это «додж-рэм» со всеминаворотами, вступает в спор с двенадцатиэтажным краном, пикап проигрываетвсегда. Правая сторона моего черепа только треснула. Левую так сильно прижало кдверной стойке «рэма», что проломило в трёх местах. Может, и в пяти. Память уменя теперь, конечно, лучше, но совсем не та, какой была прежде.

Врачи назвали случившееся с моей головой противоударнойтравмой, [6] которая зачастую приносит больше вреда, чем сам удар. Мои рёбраоказались переломанными, а правое бедро — раздробленным. И хотя в правом глазузрение сохранилось на семьдесят процентов (в хорошие дни и побольше), я почтицеликом потерял правую руку.

Вероятно, предполагалось, что я потеряю и жизнь, но явыкарабкался. Далее речь пошла о том, что я останусь безмозглым (как поначалу ибыло — спасибо противоударной травме), однако обошлось. В каком-то смысле.Правда, к тому времени, как обошлось, ушла моя жена, и не в каком-то смысле, анасовсем. Мы прожили вместе двадцать пять лет, но знаете, как говорят: беда неприходит одна. Наверное, значения это не имеет. Что было, то прошло. Закончилось,и всё. Иной раз оно и к лучшему.

Когда я говорю, что стал безмозглым, речь о том, чтопоначалу я не узнавал людей, не понимал, что произошло и почему меня мучаеттакая ужасная боль. Теперь, через четыре года, я не могу вспомнить характер истепень болевых ощущений. Я знаю, боль терзала меня, но теперь эта темапредставляет собой интерес чисто теоретический. Тогда, конечно, было не дотеории. Тогда у меня складывалось ощущение, что я нахожусь в аду и не знаю,почему туда попал.

«Поначалу ты боишься умереть, потом ты боишься не умереть».Так говорит Уайрман, и он знает: сам провёл сезон в аду.

Болело всё и всегда. Возможно, больше всего досаждалазвенящая головная боль. За моим лбом царила вечная полночь, которую отбивалисамые большие на свете башенные часы. Из-за повреждения правого глаза я виделмир сквозь кровавую плёнку и всё ещё мало представлял себе, что это за мир. Ниодна вещь не обрела привычного названия. Я помню день, когда Пэм зашла в палату(я ещё лежал в больнице) и встала у моей кровати. Я ужасно злился из-за того,что она стоит, когда в углу есть та штуковина, на которую садятся.

— Принеси друга, — сказал я. — Сядь в друга.

— О чём ты, Эдгар? — спросила она.