Салимов удел [= Жребий; Судьба Салема; Город зла; Судьба Иерусалима ] - Стивен Кинг Страница 11

— Может, кто-нибудь, кто не в себе, хочет превратить его вдом для летнего отдыха, — сказала Сьюзан. — Кто бы это ни был, он сумасшедший.Одно дело обновить дом — я сама бы с радостью попробовала… но дом Марстена… обобновлении нет и речи. Он был развалиной уже тогда, когда я была девчонкой.Бен, зачем тебе там жить?

— А ты хоть раз была там внутри?

— Нет, но на слабо заглядывала в окно. А ты?

— Да. Один раз.

— Страшно там, да?

Они замолчали, оба думали про дом Марстена. Именно этовоспоминание было лишено пастельной ностальгии прочих. Скандал и насилие,связанные с домом, имели место до их рождения, но такое в маленьких городкахпомнят долго и церемонно передают свои ужасы из поколения в поколение.

История Хьюберта Марстена и его жены Берди больше всегонапоминала городскую страшную тайну. Хьюби в двадцатые годы был президентомкрупной новоанглийской грузовой транспортной компании — компании, которая, какпоговаривали, свой самый прибыльный бизнес делала после полуночи, перевозя вМассачусетс канадское виски.

В 1928 году они с женой зажиточными людьми удалились напокой в Салимов Удел, но немалую часть своего состояния (никто, даже МэйблУэртс, не знал точно, какую) потеряли во время биржевого краха двадцатьдевятого года.

Десять лет, прошедших с упадка рынка до подъема Гитлера,Марстен с женой прожили в доме отшельниками. Их можно было увидеть только всреду днем, когда они делали в городе покупки. Ларри Мак-Леод, работавший в тегоды почтмейстером, рассказывал, что Марстен выписывает четыре ежедневныхгазеты, «Субботнюю вечернюю почту», «Нью-Йоркер» и дешевый журнал под названием«Удивительные истории», где публиковались сенсационные рассказы. Кроме того,раз в месяц Хьюби получал от транспортной компании, обосновавшейся вФолл-Ривер, штат Массачусетс, чек. Ларри говорил, что может определить, чек этоили нет, перегнув конверт и заглянув в окошко для адреса. Именно Ларри нашел ихлетом 1930 года. За пять дней в почтовом ящике накопилось столько газет ижурналов, что пихать дальше стало некуда. Все это Ларри пронес по дорожке,намереваясь засунуть между сеткой от комаров и входной дверью.

Стоял август, лето было в разгаре, начинались самые жаркиедни, и трава во дворе у Марстена перед парадным крыльцом — зеленая, буйная —доходила до середины икр. Деревянную решетку на западной стороне дома сплошьпокрыла жимолость. Вокруг белых, как воск, благоухающих соцветий лениво жужжалижирные пчелы. В те дни дом, несмотря на высокую траву, все еще выгляделприятно, и все сходились на том, что до того, как повредиться головой, Хьюбивыстроил самый красивый в Салимовом Уделе дом.

Пройдя до середины дорожки (согласно истории, которую попрошествии некоторого времени, затаив от ужаса дыхание, рассказывали каждойновой леди, вступившей в дамский клуб), Ларри унюхал что-то нехорошее — вродебы протухшее мясо. Он постучал в парадную дверь, но ответа не получил. Онзаглянул в нее, но в густом сумраке ничего не смог разобрать. Вместо того, чтобызайти, он обошел дом с тыла. Там пахло еще хуже. Ларри попробовал заднюю дверь,обнаружил, что она незаперта и шагнул в кухню. В углу, раскинув ноги, босикомраспростерлась Берди Марстен. Полголовы у нее снесло выстрелом в упор изтридцать шестого калибра. («Мухи, — всегда говорила в этом месте Одри Херсиспокойным авторитетным тоном. — Ларри сказал, кухня была полна ими. Онижужжали, садились на… ну понимаете, и опять взлетали. Мухи»). Ларри Мак-Леодразвернулся и отправился прямиком в город. Он сходил за Норрисом Верни, которыйтогда был констеблем, и за тремя или четырьмя зеваками из Универмага Кроссена —в те дни им все еще управлял отец Милта. Среди них был старший брат Одри,Джексон. Они вернулись в шевроле Норриса и почтовом фургончике Ларри.

Никто из горожан так и не побывал в доме — сенсацияоказалась кратковременной. После того, как возбуждение улеглось, портлендская«Телеграм» напечатала о происшествии художественный очерк. Дом ХьюбертаМарстена оказался заваленной отбросами, беспорядочно захламленной помойкой,кишащей воинственными крысами. Узкие проходы вились между желтеющими кипамигазет и журналов и кучами плесневеющих, совершенно ненужных книжек, когда-тополученных в подарок. Предшественницей Лоретты Старчер из помойки былиизвлечены и отправлены в Публичную библиотеку Иерусалимова Удела полныесобрания сочинений Диккенса, Скотта и Мэриэтта, которые и по сей день хранилисьтам на стеллажах.

Джексон Херси взял «Субботнюю вечернюю почту», началпролистывать и вдруг присмотрелся повнимательнее. К каждой странице липкойлентой был аккуратно приклеен доллар.

Как повезло Ларри, Норрис Верни обнаружил, направляясь вобход дома к черному ходу. К креслу оказалось прикручено ремнем орудие убийства— так, что ствол указывал прямехонько на входную дверь на уровне груди. Ружьебыло на взводе, а от курка по коридору к дверной ручке тянулась веревочка.(«Вдобавок ружье было заряжено, говорила в этом месте Одри. — Стоило ЛарриМак-Леоду разок потянуть — и он отправился бы прямиком к райским вратам»). Тамбыли и другие ловушки, менее смертоносные. Над кухонной дверью приспособилисорокафунтовую связку газет. Одну из подступеней ведущей на второй этажлестницы подпилили, что могло стоить кому-нибудь сломанной лодыжки. Быстростало ясно, что Хьюби Марстен был мало сказать Тронутым — он был совершеннымпсихом.

Самого Хьюби нашли наверху в спальне, которой оканчивалсякоридор. Хьюби свисал с потолочной балки (Сьюзан с подружками сладко мучилидруг друга историями, по мелочам почерпнутыми у старших. У Эйми Роклифф назаднем дворе была игрушечная избушка, и они запирались в ней и сидели втемноте, пугали друг друга домом Марстена еще даже до того, как Гитлер вторгсяв Польшу, и повторяли услышанное от старших, украшая его множеством неприятныхподробностей, на какие только было способно их воображение. Даже сейчас,восемнадцать лет спустя, Сьюзан обнаружила, что само воспоминание о домеМарстена подействовало на нее как заклинание чародея, вызвав тягостноотчетливые образы: в игрушечном домике Эйми скорчились, держась за руки,маленькие девочки, а сама Эйми внушительно и зловеще говорит: «Лицо у него всераспухло, а язык почернел и вывалился изо рта, и по нему ползали мухи. Моямамочка рассказывала миссис Уэртс»).

 — …дом.

— Что? Прости, — она вернулась в настоящее, почти физическиощутив рывок. Бен съезжал с автострады на спуск, с которого начинался въезд вСалимов Удел.

— Я сказал, это старый дом с привидениями.

— Как сходишь туда, расскажешь.

Он невесело рассмеялся и резко включил дальний свет.Пустынный двухполосный асфальт убегал вперед, в аллею сосен и елей.

— Все началось с детских шуточек. Может, в этом никогда и небыло ничего больше. Помню, происходило это в пятьдесят первом, и детишкамитогда приходилось работать головой — ведь до нюханья авиационного клея избумажных пакетов тогда еще не додумались. Я очень много играл с ребятами сПоворота — теперь почти все они, вероятно, разъехались отсюда… а что, югСалимова Удела по-прежнему называют Поворотом?