Ведьмин подарок - Сергей Пономаренко Страница 10

Это зрелище наполнило меня ужасом, и в следующее мгновение я уже бежала в панике к входной двери, а по всей квартире одна за другой взрывались горевшие лампочки, будто по ним стрелял невидимый снайпер. Повторялся вчерашний сценарий, и у меня возникло тревожное ощущение, что кто-то незримый находится в квартире и все это вытворяет.

Я опомнилась лишь на лестничной площадке, дрожа от страха и холода, в одном легоньком домашнем халатике. В квартире наступила тишина. Я страшилась неизвестности и непроглядной темноты. Выбора у меня не было — надо было вернуться, чтобы переодеться. Вооружившись шваброй, оставленной мною в коридоре, я при свете мобильного телефона направилась вглубь ставшей враждебной квартиры.

Половицы предательски скрипели, оповещая о моем передвижении, заставляя нервничать и чувствовать себя неуверенно. Слабый свет мобилки мало помогал, и я, обливаясь холодным потом, напрасно пыталась пронзить взглядом мрак, пугаясь притаившейся неведомой опасности. Внезапно из тьмы на меня в упор уставились горящие желтым два нечеловеческих глаза, Я ойкнула, чувствуя, что сейчас упаду в обморок. Превозмогая страх, я ткнула шваброй прямо в это чудовище.

— Мя-я-яу! — Вопль кошки, получившей по заслугам за мой испуг, привел меня в чувство, и я, уже немного успокоившись, разыскала свою одежду.

Переодевалась в коридоре при открытой входной двери, готовая в любой момент выскочить вон.

«Чего я боюсь? — задавала я себе вопрос и не могла ответить на него. — Со страху чуть кошку не угробила, хотя ей поделом — нечего светить в темноте своими глазищами!» Назавтра, при свете дня, мои вчерашние страхи показались смешными, вроде прочитанных на ночь детских страшилок. Утром я вызвала электрика, чтобы он устранил неисправности, но он ничего не обнаружил, лишь заменил перегоревшие лампочки. Мне вспомнилось народное поверье, что смерть ведьмы чревата всевозможными ужасными знамениями. То, что Лариса Сигизмундовна была истинной ведьмой, у меня не вызывало никаких сомнений. Вот и электрик обозвал старуху ведьмой и не постеснялся признаться, что боялся ее. Все это меня пугало, однако мне предстояло жить в этой квартире.

Разобрав перевезенные немногочисленные вещи, я присела за стол. Разложенные карты пасьянса мозолили мне глаза, заставляя то и дело вспоминать умершую старуху, с их помощью боровшуюся с одиночеством. Внезапно мне привиделось, что уже я, старая и дряхлая, раскладываю пасьянс. Меня передернуло от одной мысли о таком будущем. Гулкая тишина квартиры, выходившей окнами во двор, подчеркивала мое одиночество, и на меня нахлынули воспоминания.

Работая в газете, мне приходилось просматривать дома материалы для следующего номера. Тогда я радовалась вечерней тишине, тому, что никто и ничто меня не отвлекает. Сейчас одиночество и тишина давили, и, несмотря на свою нематериальность, становились все более осязаемыми, нагоняли на меня тоску.

Припомнился Антон, его сюрреалистические картины, исполненные предчувствия близкой смерти. И тут же сердце полоснули воспоминания о Егоре — большом, сильном, красивом, с которым мне было интересно и хорошо. Я сжала кулаки, чтобы не расплакаться.

«Почему я повела себя так глупо при последней встрече? Даже после этого он пытался меня вернуть, но из-за своего характера я избегала его. Может, позвонить ему, придумав повод? Если он действительно любит, то сразу поймет, что это мой шаг навстречу».

Прощание — это смерть.

Но прощение — жизнь.

Моя рука потянулась к мобилке.

— Нет! Если бы он любил меня, то давно нашел бы подход ко мне, а не изображал обиженного.

А из груди уже рвались строки:

Я прошлое разорву в клочья…

Оставь пеня. Прошу. Прости.

Как и в то время, когда снимала жилье у Ларисы Сигизмундовны, я облюбовала себе меньшую комнату, загроможденную огромным старым платяным шкафом размером с кладовку и допотопной железной кроватью с панцирной, прогибающейся до пола сеткой. Заглянув за шкаф, я обнаружила там два листа фанеры, оставшихся еще с тех времен, и улыбнулась: Лариса Сигизмундовна, с болезненной щепетильностью относившаяся к чужим вещам в квартире, их не выбросила — знала, что я вернусь.

Положив фанерные листы под матрас, я прилегла на кровать, решив развлечься телепередачами, но иод бесконечную рекламу незаметно уснула.

Проснулась, когда за окнами было уже совсем темно. Не люблю мрак, ледяной холод, смертоносный запах поздней осени. Это только в песне «у природы нет плохой погоды».

Намереваясь заняться приготовлением ужина, я отправилась в кухню. Внезапно из спальни послышались хлопки, словно открывали шампанское бутылку за бутылкой, и вот они уже слышатся в гостиной. Из-под абажура посыпался сноп искр, и комната погрузилась во мрак. Вслед за этим, словно граната, взорвалась лампочка в коридоре, прямо над моей головой, разлетевшись на множество мельчайших осколков. Я едва успела закрыть лицо руками. Нескольких секунд хватило, чтобы вся квартира погрузилась в непроглядную тьму. Все это произошло невероятно быстро, мне стало так страшно, что я попытыталась нащупать замок входной двери, чтобы бежать прочь.

«Куда бежать и зачем? Отныне это мой дом, и никуда я не уйду! Никакие духи, ни полтергейст, ни барабашка меня отсюда не выживут! Ведь ты этого хотела, Лариса Сигизмундовна, иначе зачем бы завещала квартиру мне?» Усилием воли я подавила паническое желание спасаться бегством, и вскоре темнота в квартире уже не так сильно страшила меня. Найдя на ощупь комод, я достала из ящика связанный пучок тонких церковных свечей, который раньше заприметила. Чтобы разогнать темноту, я зажгла их с десяток и расставила в обеих комнатах.

— Так даже красиво! — отметила я. — А ужин при свечах — просто замечательно! — И, захватив горящую свету, я отправилась в кухню.

Желя путалась у меня под ногами, пока не получила свою долю моего ужина. В благодарность она запрыгнула мне на колени и разрешила погладить себя. Вытянувшись во всю свою длину, она дирижировала моими действиями, то выпуская, то пряча когти. «Кто бы меня погладил!»

Такая идиллия мне вскоре надоела, и, согнав с коленей кошку, я вернулась в комнату. Но спать мне не хотелось. В дрожащем свете свечи стоящая на столе фарфоровая ваза со сложным переплетением китайского рисунка выглядела таинственно и маняще. Взяв ее в руки, я заметила, что она грубо и неумело склеена, и поставила назад.

«Битые и склеенные вещи, какими бы красивыми они ни были, держать дома нельзя — это к неприятностям. Когда стану полноправной хозяйкой квартиры, избавлюсь от всего хлама».

На столе, возле вазы, был разложен пасьянс в виде восьмиконечной звезды; в полумраке карты выглядели весьма таинственно. Картонки на них все были на восточную тематику: мужчины в тюрбанах, фесках, женщины в шароварах, с полуобнаженными телами и прикрытыми лицами. Я осторожно взяла одну карту, словно гранату, готовую в любой момент взорваться, и, поскольку ничего не произошло, перевернула ее — на обратной стороне, посредине фиолетового поля, был очень натурально изображен человеческий глаз. «Сколько же им лет, если Лариса Сигизмундовна рассказывала, что получила их от своей бабки, которая была ведьмой в шестом поколении? С учетом возраста послсдней владелицы получается около четырехсот лет, то есть их изготовили в конце шестнадцатого — начале семнадцатого веков. Вот было бы здорово, если бы эти карты могли говорить! Сколько любопытных историй они смогли бы рассказать!»