Бумажные призраки - Джулия Хиберлин Страница 8

Я слегка приоткрываю дверь. Из моей комнаты в его комнату, словно хлорка, проливается немного света. Лучик ползет по полу и забирается на полосатое покрывало.

Скоро полночь. Я боюсь, что если открою дверь чуть шире, свет упадет ему на лицо и разбудит его.

В самом ли деле он проглотил розовую таблетку снотворного? Или спрятал ее за щеку, а потом выплюнул? Глупо относиться к нему, как к ребенку… Но именно так мне советовала миссис Ти: Относись к нему, как к ребенку.

Я просачиваюсь в щель, задевая животом дверную ручку. Прикрываю за собой дверь, чтобы она не щелкнула. Я совершенно неподвижна, даже не дышу – привыкаю к темноте. Шторы плотно задернуты, и мне почти ничего не видно. Кондиционер под окном тарахтит, как трактор при смерти. В нос ударяет запах плесени и грязных носков, эдакое «пошли все на» от здешних горничных, которым платят за работу сущие гроши.

На кровати никто не шевелится вроде бы. В темноте не разберешь. Ревущий кондиционер играет на руку одновременно и мне, и Карлу.

Сидя у себя в комнате и слушая тявканье телеведущей про палтуса в кляре, я потренировалась целых шесть раз. У нас с Карлом смежные номера, одинаковые, как тюремные камеры. От той точки, где я сейчас стою, до изножья его кровати ровно десять шагов. Я бесшумно преодолеваю это расстояние. Встаю коленями на шершавый ковролин. Поднимаю покрывало, засовываю голову под кровать и свечу туда крошечным фонариком.

Мои труды оказались не напрасны. Под кроватью валяется несколько крошек попкорна, облепленная пылью и волосами пустышка с Микки-Маусом и чемодан Карла. Больные с деменцией и обсессивно-компульсивным расстройством редко отказываются от привычек. Серийные маньяки тоже. По меньшей мере одна из этих характеристик относится к Карлу, а может, и все три.

Я ложусь на живот и подползаю к чемодану. Он лежит под правой стороной кровати: значит, меньше риск потревожить Карла на обратном пути. Он всегда спит слева. У миссис Ти я не раз замечала характерную вмятину на его подушке, и эту же особенность зачем-то упомянула в суде его приходящая уборщица Ирма. Она работала на Карла в Форт-Уэрте, где он раньше жил – примерно в шести милях от нашего дома. Ну, разве серийные убийцы нанимают уборщиц? – небезосновательно вопрошал присяжных адвокат Карла.

Ирма, жившая в полном одиночестве (если не считать коллекции натертых до блеска фарфоровых свинок на зеркальных полках), ничего полезного мне не сообщила. Она явно питала теплые чувства к Карлу, платившему ей двадцать пять долларов в час. Дома у нее пахло капустой. Помню, как я долго разглядывала одну свинку, стоявшую в самом центре полки, – одно белое ухо у нее было отколото, а по шее тянулась длинная трещина. Ирма явно приложила немало сил, чтобы ее спасти. Что могла рассказать эта свинка о своей хозяйке? Быть может, это был подарок от дорогого человека и выбросить разбитую статуэтку у нее рука не поднялась?

Спустя час бессмысленных расспросов Ирма попросила меня уйти – хотела поскорее вернуться к самой интересной части любовного романа. «В этих книжонках секс каждые пятьдесят страниц как по часам, – сообщила она. – Такое правило».

Я выключаю фонарик и поднимаю чемодан за ручку. Один-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь шагов до ванной комнаты. Плитка под ногами холодная и липкая.

Плотно затворив дверь в ванную (до щелчка), я кладу чемодан на коврик и открываю. Застежка-молния гремит, как бензопила. Я замираю на добрые две минуты – не проснулся? Точно? Затем свечу фонариком на аккуратные стопки с одеждой. Аккуратные и жуткие.

Наверху лежит одна из сковородок миссис Ти – видимо, это и есть тот блестящий предмет, который Карл успел заныкать в чемодан перед отъездом. Принимаюсь ощупывать все закоулки и карманы, рыться между слоями одежды. Нащупываю мягкие уголки фотографии из пустыни – с девушкой и ключом. Зажигалки, ножа и красного эспандера нигде нет. Я уже не раз представляла, как этот эспандер обвивает мое горло.

Изначально я собиралась выкрадывать сокровища по одному – в надежде, что Карл забудет про них или решит, что потерял.

Вряд ли он выбросил их по дороге. Нет, он спрятал их здесь, в номере, в кромешной темноте…

Карл выиграл еще один раунд.

Меньше чем через минуту я уже стою возле двери, разделяющей наши номера. Чемодан благополучно лежит на своем месте, а я готова вернуться на свое.

Шорох. Не с кровати, с другой стороны.

Он не спит.

Мое сердце начинает громко и напряженно стучаться о ребра.

Я мысленно рисую план своего номера, чтобы представить расположение предметов в его комнате.

Карл сидит в самом темном углу, на пластиковом стуле «цвета “Дримсикл”», как он сказал пять часов назад, когда мы вошли в номера. А потом добавил «Дримсикл» в список условий. После его красочного описания апельсиново-ванильной прохлады во рту мне даже захотелось попробовать это мороженое.

Изо всех сил дергаю ручку. Дверь открывается только на два дюйма. Карл задвинул цепочку.

Оборачиваюсь. В темноте ничего не разглядеть, только черные тени. Поэтому воображение само дорисовывает картинку: Карл наставил на меня блестящий предмет. И этот предмет – пушка. Вот только зачем ему поднимать шум среди ночи?

Из угла не доносится ни звука, в комнате стоит зловещая тишина. Я закрываю дверь, потому что выбора у меня нет. Интересно, за сколько прыжков Карл одолеет комнату? И накинет мне на шею красный эспандер или пырнет ножом… Предаваясь этим размышлениям, я лихорадочно пытаюсь снять с двери хрупкое ожерелье.

И вот я вваливаюсь в свою комнату, захлопываю хлипкую дверь и терзаю цепочку, пытаясь дрожащими пальцами передвинуть ее в нужное положение – получается только с третьего раза.

Прижимаюсь ухом к дереву. Вой кондиционера перекрывает все прочие звуки.

Пошатываясь, захожу в ванную. Зрачки у меня огромные и будто стеклянные – у Рейчел глаза были совсем другие. Снова и снова обдаю руки горячей водой, чтобы они перестали дрожать. Потом возвращаюсь в спальню и вырубаю телевизор. Поправляю шариковую ручку и Библию на письменном столе. Схватив с пола грязную одежду, принимаюсь мучительно раскладывать вещи по ящикам комода. Что угодно, лишь бы чем-то занять руки и скоротать ночь.