Песий остров - Кристиан Мерк Страница 8

Кто-то легко касается плеча Якоба. Он поворачивается и видит Лору. На ее лице больше нет напряженности. Она протягивает ему напиток и целует его в щеку.

— Кто это был? — спрашивает она.

— Ты о ком?

— Мужчина в коричневом. Какой-то приятель твоей матери?

Якоб выглядывает во двор, где собрались изгои-курильщики. Мужчина с бумажной тарелкой исчез из виду, и его невысокий приятель тоже.

— Я его не знаю. Может, конкурент из продавцов автомобилей, пришел позлорадствовать. Ты как?

Улыбка Лоры снова становится натянутой, хотя в ее глазах еще теплится нежность.

— Все хорошо. Иди проведай маму, ладно?

Якоб смотрит, как она уходит прочь и быстро теряется в толпе, синее пятно среди людей в черном, светлые волосы. Я хочу дать ей все, думает Якоб, представляя, как последняя причуда отца воплощается в настоящий дом. В новую жизнь. Якоб опускает взгляд и замечает, что держит сразу два бокала. Он ставит один в сторону и пьет из второго, не чувствуя вкуса. Он не пил алкоголя уже много месяцев, не пил, даже когда пошел в кабак с Эммануэлем, чтобы отпраздновать его повышение. Манни тогда нажрался и стал извиняться за все, что только мог припомнить — от похищенных еще в школе карманных денег Якоба до желания трахнуть Лору. В конце концов его приятели увезли его домой.

— Слышь, Магеллан!

Это Эммануэль, и он уже порядком пьян, отчего избегает встречаться взглядом с матерью, которая возмущенно наблюдает за ним с другого конца зала. Пуговица рубашки над ремнем расстегнута. Он пытается улыбнуться, но выражение лица получается жалким, как у Стэна.

— Манни, рад тебя видеть, — говорит Якоб.

— Так рад, что не отвечаешь на мои звонки?

— Я сегодня уже дважды разговаривал со Стэном. Послушай…

Эммануэль хватает его за руки с такой силой, что проливает напиток.

— Я уломал Касабяна. Он снова согласен. По той же цене. Давай я накину тебе миллион. Только дай мне провернуть это, я эти деньги удвою всего за…

— Мальчики, надеюсь, вы не разговариваете о работе хотя бы на поминках отца?

Миссис Шталь одета в закрытое платье и черную шаль. Якобу хочется напомнить ей, что они не сицилийцы. Эммануэль морщится от ее прикосновения.

— Привет, мам, — говорит Эммануэль.

— Значит, все-таки разговариваете, — продолжает она, окинув младшего сына таким взглядом, будто он все еще в том возрасте, когда его внешность не выдавала, что с ним лучше не связываться, а то непременно обманет. — Прекратите, прошу вас. Это обесценивает мероприятие.

— Мам, мы не можем терять время.

Эммануэль пытается говорить непререкаемым тоном.

— То есть для тебя это трата времени? — переспрашивает она, кивая на гостей, которые начинают поглядывать на них. Даже невзирая на платье с высоким горлом, становится заметно, как покраснела ее шея.

— Мам, все хорошо, — говорит Якоб. — Возвращайся к гостям. Я поговорю с Манни.

— Еще как поговоришь, — отзывается Эммануэль и тащит брата на террасу, где шарит по карманам в поисках сигареты. Курильщики вежливо расступаются. Братья смотрят друг на друга в упор. Молча. Поднимается ветер, и кабели моста по-зимнему гудят.

— Манни, я понимаю, что тебе нужны деньги, — говорит Якоб, ловя на себе сочувственный взгляд Лоры из-за стекла. — Тебе всегда нужны деньги. Но я не хочу принимать решение прямо сейчас. Зачем спешить?

Невзирая на холод, лицо Эммануэля краснеет.

— Потому что рынок недвижимости в заднице! Ты что, газет не читаешь? Найти такого покупателя, как этот чувак на красной тачке, — это удача, которая случается только однажды! И если ты не подпишешь отказ, мы эту удачу упустим! Уже через месяц особняк будет стоить на три миллиона меньше. Ты хочешь этого дождаться?

Эммануэль все это время размахивает какой-то бумагой, зажатой в руке, отчего смахивает на капризного поэта.

— Мне просто надо подумать, — примирительно говорит Якоб, которому хочется оттолкнуть брата, но река всего в нескольких метрах от них. Последний раз, когда они ссорились, Манни чуть по привычке не выхватил пистолет. Сегодня он может толкнуть его в ответ. «Мальчики, пускайте в ход обаяние, — всегда говорил им отец. — Кулаками пользуются те, кто не умеет улыбаться». Однако Манни никогда не умел улыбаться убедительно.

— Ты меня уничтожишь, — вздыхает Манни, и на этот раз в его голосе нет ничего, кроме горечи. — Они отберут мой дом. Наш с Рашель.

— Я все понимаю, — отвечает Якоб, чувствуя укол жалости, хотя отлично знает, что планы брата всегда заканчивались для всех слезами, а не выгодой. — Но почему ты не хочешь взять деньги, которые папа оставил? Там по меньшей мере тридцать тысяч. Этого бы хватило на какое-то время.

Манни открывает рот и что-то отвечает. Якоб видит это, но не может расслышать. Кабели моста гудят все громче, превращаясь в многоголосый хор из стали и пыли. Якоб подходит поближе к брату и прикрывает ухо от ветра. Манни хватает его за лацкан и выворачивает его, и при этом как будто рычит. Мост перестает гудеть, теперь остаются только беззвучные снежинки, медленно парящие на ветру, тающие на лицах людей. В ресторане происходит какое-то движение, синяя вспышка. Это Лора, расталкивая гостей, идет в сторону террасы.

Якоб стоит на коленях, глядя на золотой значок Манни. Он кажется ему маленьким железным солнцем, искрой теплого света. Он падает на землю, и последнее, что он чувствует, — это ладони жены на своих щеках.

— Золотце, — зовет она. — Ты меня слышишь?

Но Якоб слышит только грохот грузового поезда, который увозит его из этого мира в другой.

Ему кажется, что он переместился в мир духов. Но его озадачивает запах.

Пахнет кожаной обивкой, а не серой и гнилью. Должно быть, он в машине «скорой помощи» или в полицейском фургоне. Все вокруг движется резко, неаккуратно. Рядом с ним раздаются приглушенные голоса, он не может разобрать слов, но их беспокойство доходит до него сквозь кокон. Он чувствует, что кто-то рядом по-настоящему в ужасе, и этот ужас начинает захватывать и его. Кто-то перетаскивает его из одной машины в другую, и теперь он чувствует запах бензина и резины. Может быть, где-то рядом мыши, потому что он слышит какой-то непрекращающийся писк. Темнота, накрывшая его, когда подоспела Лора, теперь разрослась и стала плотной, как железная завеса. Он пытается открыть глаза, чтобы всем объяснить, что они не того хоронят, что он еще жив. Но он ничего не видит. И все же марево, заполнившее его ум, расступается ровно настолько, чтобы он понял, где находится.

Его бросили в багажник чьей-то машины.

Запах резины исходит от шины, которая лежит рядом с ним, а писк — от пружин, которые давно не меняли. Он думает об отце и размышляет, была ли его последняя поездка на машине похожа на эту. Нет. Отец всегда сидел спереди, даже отправляясь на собственную казнь, и ни один заимодавец или недоделанный бандит не могли этого изменить. Но я — не мой отец, думает Якоб. Он слышит, как где-то рядом спорят, и это последнее, за что успевает уцепиться его проснувшееся было сознание, прежде чем снова погрузиться во мрак. Барух ата… Якоб забывает слова и не может продолжить свое неуклюжее обращение к Богу. Затем он чувствует запах соленой воды и выхлопов.