Психоз - Роберт Альберт Блох Страница 7

Кухня была украшением этого дома — застекленные шкафчики от пола до потолка, окаймлявшие старомодную раковину с рукомойником. В углу раскорячилась большая печь. Но от нее шло благодатное тепло, а длинный деревянный стол радовал взгляд обилием закусок — колбасы, сыра, огурцов домашнего засола в стеклянных тарелках, расставленных на скатерти в красную и белую клетку. Мэри теперь не казалась смешной причудливая обстановка, и даже это неизменное, вышитое гладью изречение на стене не вызывало у нее раздражения.

Господи, благослови сей дом.

Что ж, ладно. Это намного лучше, чем сидеть в одиночестве в какой-нибудь убогой забегаловке провинциального городка.

Мистер Бейтс поставил перед ней полную тарелку.

— Ну вот, кушайте, не стесняйтесь! Вы, должно быть, проголодались.

Проголодалась — ну еще бы! Она не заставила просить себя дважды и набросилась на еду, не обратив внимания на то, как мало ест он сам. Заметив это, Мэри ощутила легкое смущение.

— Но вы сами ни до чего не дотронулись! Вы наверняка поужинали раньше.

— Нет. Мне просто сейчас не хочется есть. — Он снова наполнил ее чашку. — Видите ли, Мама меня иногда здорово выводит из себя. — Он опять понизил голос, и опять прозвучали эти извиняющиеся нотки. — Наверное, я сам виноват — не очень-то хорошо ухаживаю за ней.

— Вы живете здесь совсем одни? Только вы и мать?

— Да. Больше никого. Так было всегда.

— Должно быть, вам тяжело приходится.

— Я не жалуюсь. Не поймите меня превратно. — Он поправил очки. — Отец ушел от нас, когда я был еще маленьким. Мама одна обо мне заботилась. Как я понимаю, у нее оставалось достаточно средств, чтобы как-то содержать нас, пока я не вырасту. Потом она заложила дом, продала участок и построила этот мотель. Мы здесь работали вместе, и дела шли неплохо, пока новое шоссе не отрезало нас от мира. Но на самом деле она начала сдавать задолго до этого. Пришла пора мне о ней заботиться, как она когда-то заботилась обо мне. Но иногда приходится непросто.

— А других родственников нет?

— Никого.

— И вы никогда не были женаты?

Он сразу покраснел и опустил глаза на клетчатую скатерть.

Мэри прикусила губу.

— Извините. Я не хотела лезть в чужие дела.

— Ничего, все в порядке. — Его голос был едва слышен. — У меня никогда не было жены. Мама… у нее были смешные представления… об этом. Я… я даже никогда раньше не сидел за одним столом с такой девушкой, как вы.

— Но…

— Звучит как-то странно, правда, сейчас, в наше время? Я это знаю. Но ничего не поделаешь. Я каждый раз повторяю себе, что без меня она будет беспомощной, но, может быть, на самом деле я сам буду еще более беспомощным без нее.

Мэри допила кофе, достала из сумочки сигареты и протянула пачку Бейтсу.

— Нет, спасибо. Я не курю.

— Вы не против, если закурю я?

— Нет, нет, пожалуйста. — Он замялся. — Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но, видите ли, Мама не терпит спиртного в своем доме.

Мэри откинулась на стуле, глубоко затянулась. Она вдруг ощутила прилив сил, уверенность в себе. Удивительно, что могут сделать с человеком немного тепла, покоя и вкусной еды. Час назад она чувствовала себя одинокой, жалкой, заброшенной, испуганной и неуверенной. Сейчас все было по-другому. Может быть, ее настроение изменилось, когда она слушала Бейтса. На самом деле это он был одиноким, заброшенным и испуганным. Она чувствовала себя выше его на две головы. Именно это заставило ее заговорить.

— Вам запрещено курить. Вам запрещено пить. Вам запрещено встречаться с девушками. Что же вы делаете, кроме того что управляете мотелем и ухаживаете за своей матерью?

Очевидно, он не заметил ее тона.

— О, мне есть чем заняться, правда. Я очень много читаю. И у меня есть другие хобби. — Он поглядел вверх на полку, и Мэри перехватила его взгляд. Оттуда посверкивала глазами-бусинами белка. Чучело белки.

— Охота?

— Да нет. Просто набиваю чучела. Джордж Блаунт дал мне эту белку. Он застрелил ее. Мама не хочет, чтобы я вертел в руках всякое оружие.

— Мистер Бейтс, простите, что говорю об этом, но сколько еще вы собираетесь вести такую жизнь? Вы взрослый мужчина. И конечно, понимаете, что нельзя поступать как маленький мальчик до конца дней. Простите за грубость, но…

— Я все понимаю. Я сознаю, какая у нас создалась ситуация. Я ведь уже говорил вам, я много читал. И знаю, что говорит о подобных вещах психиатрия. Но я должен исполнить свой долг в отношении Мамы.

— Но, может быть, мистер Бейтс, вы исполните этот долг перед ней и перед самим собой, если устроите так, чтобы ее поместили в… какое-нибудь заведение?

— Она не безумна!

Извиняющийся, тихий и мягкий голос исчез, эти слова он выкрикнул визгливым тенором. Теперь толстяк стоял перед ней, его руки смахнули чашку со стола. Она со звоном разбилась, но Мэри даже не повернула голову: она не могла оторвать взгляда от исказившегося до неузнаваемости лица.

— Она не безумна, — повторил он. — Что бы вы ни думали, что бы все они ни думали. Не важно, что говорится в книгах или что там скажут доктора в психбольнице. Я знаю, как это делается. Они быстренько запишут ее в сумасшедшие и запрут у себя, только дай им возможность, — мне стоит лишь вызвать их, и все. Но я не сделаю этого, потому что я ее знаю. Неужели так трудно понять? Я знаю, а они нет. Они не знают, как она заботилась обо мне долгие годы, когда всем вокруг было все равно, как она работала ради меня, чем она пожертвовала. Сейчас у нее, конечно, есть странности, но это моя вина, это я виноват. В тот раз, когда она пришла ко мне и сказала, что хочет снова выйти замуж, я заставил ее отказаться от этого. Да, я заставил ее, я виноват! И не надо говорить мне о ревности, о самодурстве: я тогда вел себя хуже, чем она сейчас. Если уж говорить о сумасшествии, я тогда был в десять раз хуже ее. Если бы они, эти доктора, знали, что я говорил и что делал в тот день, как вел себя, они моментально посадили бы в психушку меня. Ну что ж, в конце концов я смог преодолеть себя. А она не смогла. Но кто дал вам право определять, кого нужно изолировать, а кого нет? Мне кажется, временами каждый из нас бывает слегка не в себе.

Он остановился, но не потому, что ему не хватило слов, — просто чтобы перевести дыхание. Его лицо было очень красным, а толстые губы начали дрожать.

Мэри поднялась.

— Я… пожалуйста, простите меня, — тихо произнесла она. — Честное слово, я не хотела. Прошу вас извинить меня. Я не имела никакого права говорить такое.

— Да, я знаю. Не важно. Просто я как-то не привык говорить с кем-либо об этих вещах. Когда живешь вот так, в полном одиночестве, в тебе все копится, пока не вырвется, как пробка из бутылки. Как будто тебя превратили в бутылку или в чучело, вроде этой белки вон там. — Его лицо прояснилось, он попытался выдавить из себя улыбку. — Забавный малыш, правда? Мне часто хотелось иметь такого: я бы приручил его, мы бы жили вместе.