Кносское проклятие - Дмитрий Петров Страница 60

Один за другим длинные и узкие, остро заточенные ножи вошли в груди и горла членов команды. Первым зарезали штурмана Готфрида Зауэра: так и умер во сне, не осознав своего последнего часа. За ним один за другим захрипели на своих койках корабельный боцман, старшина, канонир…

Четырнадцать матросов спали все вместе, и резать их не стали, чтобы не вызвать потасовку. С двери оружейной комнаты сбили замок и спустя три минуты матросов просто расстреляли в кубрике.

От грохота выстрелов капитан проснулся и вскочил. В кромешной мгле он некоторое время пытался трясущимися руками запалить свечку, но в конце концов кремень выскочил из пальцев и закатился под койку. Раздетый, в одной рубашке, Лерман выскочил в тьму коридора, по которому уже тянулся плотный пороховой дым.

«Бунт на корабле! — пронеслось в голове. — Или напали пираты. Хотя какие на Балтике пираты?»

Катастрофу он осознал лишь минуту спустя, когда его ударили в лицо прикладом ружья и повалили на пол. Серьезные лица пассажиров склонились над ним.

— Вставайте, — протянул руку старый грек, оказавшийся рядом. — Надо идти на мостик.

Одеться капитану не позволили. В длинной ночной рубашке, дрожа от холода и от ужаса, он оказался на мостике в окружении новых хозяев корабля. Труп рулевого только что сбросили в море…

— Что произошло? — стуча зубами, спросил Лерман, лишь к этому времени пришедший в себя. — Чего вы хотите? Что вы сделали с командой?

Мужчины вокруг не отвечали. Казалось, они вообще не слышат слов капитана. Никто из них даже не повернул головы.

— Твоя команда мертва, — произнес старик, который один разговаривал с Францем. — Эти люди мешали нам. Если бы они остались живы, ты не смог бы выполнить то, что нам от тебя нужно.

— А что вам нужно? — заикаясь, снова спросил Лерман.

— Остров Койвисаари, — вдруг произнес старик. — Ты знаешь такое место?

Этот маленький пустынный остров на середине пути между Ревелем и Петербургом капитан прекрасно знал. Там ничего не было, только груда камней и несколько низкорослых деревьев. Про Койвисаари было известно лишь то, что от него следует держаться подальше, чтобы не налететь днищем на какой-нибудь камень.

— Нас там встретят, — пояснил старик. — Веди корабль туда.

Только тут Франц заметил, что среди мужчин вокруг него есть и женщины. Они держались уверенно, разговаривали громко. И еще раз он отметил — это был не греческий язык. Тогда, в трюме, он не ошибся: эти люди лишь выдают себя за греков…

Сейчас они уже не таились, они были хозяевами этого корабля и самой жизни капитана Лермана. Они диктовали свои условия…

Что пережил капитан в те часы, что стоял на мостике, ведя шхуну к острову Койвисаари, как ему велели? Что думал он, цепенея от ледяного ветра и от собственных мыслей? На высоком мостике, с штурвалом в руках, в развевающейся белой ночной сорочке был он похож на привидение или на чудище из ночных кошмаров…

Он знал, что вся команда его мертва. Завывал ветер, наполняя паруса и донося до мостика соленые брызги. Скрипели снасти, подрагивал в руках штурвал. Над черными волнами Балтики капитан Франц Лерман вел шхуну в последний раз.

У острова бросили якоря. Затем один из «греков» принялся размахивать фонарем, подавая на берег знаки. Оттуда почти тотчас замахали огнем в ответ. Поминутно скрываясь между волнами и выныривая, подошли три рыбачьих кораблика. С «Надежды» выдвинули лебедку, и Лерман невольно удивился, как ловко и сноровисто управляются с ней его зловещие пассажиры. Ясно было, что сложная операция задумана давно и хорошо, к ней тщательно готовились. А он, глупый и жадный Франц, оказался просто игрушкой в чужих руках. С ним поиграли, а теперь он, кажется, надоел и больше не нужен. Несколькими часами раньше стала так же не нужна и его команда…

Тяжелые сундуки вытащили на палубу и принялись при помощи лебедки перегружать их на утлые рыбачьи кораблики.

«Опасно, могут перевернуться, — вяло подумал про себя Лерман. — Зато, конечно же, эти лодки ни у кого не вызовут подозрений. Теперь сундуки можно доставить в Петербург, минуя всякие таможни. А я был нужен только для того, чтобы довезти их сюда».

Осознание того, что он стал пешкой в чужой крупной игре, было нестерпимо обидно. Хотелось зарыдать, но и на это времени у хитроумного когда-то и удачливого Лермана уже не осталось.

— Многочтимый капитан, — сказал старик, медленно приближаясь, и в руке его сверкнула сталь длинного ножа, каким режут скотину. — Неужели ты думал, что сможешь получить хоть маленькую часть нашего золота? Ты думал, что его хранят вот уже три тысячи лет для того, чтобы раздавать таким, как ты? Если бы мы раздавали его иноплеменникам, у нас бы давно ничего не осталось. Таких, как ты, очень много, многочтимый капитан.

Старик взмахнул ножом, и последние слова, которые услышал Франц, были:

— Золото принадлежит Великому Червю!

Но капитан уже ничего не понимал: запрокинув голову, он бился на палубе в предсмертной судороге.

Сундуки сгрузили на рыбачьи баркасы, туда же спустились люди, и опустевшая шхуна осталась раскачиваться на волнах.

Спустя сутки порвалась якорная цепь, и еще какое-то время безлюдный корабль, как призрак, носился по морской глади. Изрядно потрепанную «Надежду» выбросило на берег острова Сааремаа, где эстонские крестьянки растащили по домам обрывки мачтовых канатов и жалкое содержимое матросских сундучков.