Хроника жестокости - Нацуо Кирино Страница 5

Почему ни у кого из пассажиров не остановился на мне взгляд? Да потому что подсознательно им хотелось выбросить меня из головы, стереть из памяти. Разве не так? Не знаю, по какой причине, но в детстве меня окружала людская неприязнь. Со всех сторон – в микрорайоне, где мы жили, в школе, в балетном классе. Что вызывало эту антипатию? Выражение лица? Поведение? Видимо, хоть я сама этого не замечала, людей раздражало нечто, не способное найти компромисса с реальностью, – мне это передалось от матери. Впрочем, что-то мне подсказывало: людям хотелось вычеркнуть меня из списка – не то чтобы я уж очень выделялась на общем фоне, просто им было неприятно, некомфортно, что ли.

Или это железная воля Кэндзи начала действовать уже в автобусе? Воля Кэндзи… Вопль человека, жаждущего заполучить маленькое милое существо. Собаку, кошку, птичку… все равно. Все они были закопаны на заднем дворе цеха, где работал Кэндзи.

Автобус затормозил перед нашим микрорайоном, и я посмотрела на освещенные улицы городка К. за дамбой. Огни ярко сверкали. На самом высоком здании светилась неоновая вывеска кабаре – выплясывавшая девица в купальном костюме посылала воздушные поцелуи. Домой ехать не хотелось. Вернее, не хотелось видеть, как мать готовит ужин.

Будучи человеком импульсивным и раздражительным, она метала молнии на кухне, сдвинув брови и морща лоб. С грохотом доставала с полок чашки и тарелки. С силой дергала за ручки, выдвигая ящики, выхватывала оттуда палочки для еды. Бросала в раковину картофель из пакета. Громко стучала ножом по кухонной доске. Я никак не могла понять, почему она, человек, любящий красивое пение, с таким чувством играющая на пианино, в жизни издает такие звуки. Обычно, когда мать принималась за ужин, я тут же садилась к телевизору и отключалась. В тот вечер меня наверняка ожидала дома такая же сцена. Видеть мать в своем амплуа у меня не было никакого желания.

Мне вдруг пришла в голову мысль: может, поехать в К., встретить отца? Он наверняка заглянул куда-нибудь выпить по дороге с работы. Куда точно – неизвестно, но ведь можно по всем пивным пройти. Где-нибудь да найду. И я решила не выходить на нашей остановке и, дрожа от надежды и тревоги, переехала по мосту через Т.

Вечером К. выглядел совсем не таким, каким я его увидела два года назад. Тогда передо мной был город-призрак, теперь же он походил на парк развлечений с множеством вывесок, выкрашенных в мягкие цвета – оранжевый, розовый, – и сиянием неоновых огней. На улицах, продуваемых холодным осенним ветром, было полно людей. Откуда столько взялось? Компании мужчин в рабочих комбинезонах переходили от одного заведения к другому, выбирая какое получше; у пивных, заманивая клиентов, стояли женщины, все – в облегающих коротких платьях. Одна – смуглая, похожая на филиппинку – подмигнула мне. Совсем другая картина – не то, что несколько лет назад. Мне стало весело, и я несколько секунд задержалась у пивной, перед которой стояла филиппинка.

Но в этом многолюдье, как и среди пассажиров автобуса, не нашлось потом ни одного человека, который бы сказал, что видел в тот вечер девочку. Я смешалась с толпой взрослых, перемещалась вместе с ними, однако никто не запомнил меня. Впрочем, сейчас мне понятно, как так получилось. Взрослые, когда они в дурном расположении духа, детей вообще не замечают. Но с Кэндзи все было наоборот. Для него взрослые представляли всего лишь часть пейзажа, он никого и ничего не видел, кроме детей и животных.

Кто-то легонько коснулся моего плеча. Я удивленно обернулась – передо мной стоял парень с большим белым котом на руках. В сером джемпере и рабочих брюках. На ногах – сандалии и грязные носки с дыркой на пальце. Редкие, сухие, как солома, волосы падали на лоб. Глупая физиономия с бровями домиком. Смотревшие из-под них крошечные глазки дружелюбно улыбались. Филиппинка, увидев кота, ткнула в него пальцем, сказала что-то, но мужчина даже не посмотрел в ее сторону и коснулся кошачьей лапкой моих волос. Я пригладила волосы и рассмеялась:

– Вы меня испугали.

Ничего не говоря, парень снова взял кота за лапу и поманил меня: пошли с нами. Меня разбирало любопытство, я клюнула на удочку и двинулась за ним. Человек замяукал по-кошачьи: «Мяу-мяу!»

– Как похоже!

– Вот так.

Он свернул в темный переулок, и тут кот вырвался из его рук и бросился наутек.

– Удрал!

В тот же момент на голове у меня оказалась черная тряпка, и я перестала понимать, что происходит. Парень подхватил портфель, который я выпустила из рук, взвалил меня на плечо и пустился бегом. Его квадратное плечо больно упиралось мне в живот. В голове мелькало: ужас! что делать?! надо сказать отцу! Я не могла даже вскрикнуть. А вдруг он меня убьет?! От этой мысли я заорала:

– Папа! Папа!

Парень ущипнул меня за бедро через мешок – так больно, что я вздрогнула; меня била дрожь от страха. Теперь он что-то сделает со мной, что-то очень нехорошее. А потом убьет. Вдруг он меня в реку бросит? Пять лет назад один мальчик из моей школы свалился в реку вместе с велосипедом и утонул. Я притихла, парень тихонько мяукнул в знак торжества и перешел на шаг. Сколько он так шел – не знаю. Потом я услышала, как поворачивается ключ в замке, и топ-топ – вверх по лестнице. Снова ключ, толчок – и я в комнате. С мешком на голове. Щелкнул выключатель – зажегся свет, звон ключей, суетливый шорох. И вдруг раз! – и мешка нет. Яркий свет ослепил, я зажмурилась, и тут меня вырвало прямо на татами школьным обедом – хлебом и рагу.

– Я не нарочно!

Парень вытер рвоту черным мешком и стукнул меня по голове. Хоть и несильно – так наказывают нашкодившее животное, но у меня от этого все тело покрылось мурашками.

– Не кричи!

Я затрясла головой в знак того, что поняла, чего он хочет, и провела рукой по голове, расчесывая пятерней выпачканные рвотой волосы. От пальцев и волос воняло, хотелось смыть с себя эту грязь, но сказать я не решилась. «Зачем только я распустила волосы, когда ехала в автобусе!» – мелькнула в голове никчемная мысль, но потом меня охватил ужас: что же теперь будет? Ни о чем другом думать я не могла. Парень сунул черный мешок в пластиковый пакет, завязал его и поставил в прихожей к двери. «Ну кто так завязывает! Дурак какой-то!» – подумала я. Парень хлопнул в ладоши, как бы говоря: «Дело сделано!» – и повернулся ко мне.

– Теперь будешь жить здесь!

Я заплакала, но тихонько, чтобы не разозлить его. Парень, наклонив голову, смотрел на меня. Следил за моей реакцией? Тогда мне было всего десять лет, но у меня возникло неясное чувство, что я привыкаю к тому, как он со мной обращается.

Вытирая слезы вонючими пальцами, я оглядела комнату, в которой мне предстояло жить. Странное помещение, похоже на однокомнатную квартиру, но без окна – оконный проем заклеен черной бумагой, так что на улицу не выглянешь. На входной двери набиты листы фанеры – для крепости, что ли? Мертвенно-бледный свет люминесцентной лампы заливал разлохмаченные соломенные циновки и кровать, застеленную смятой простыней, не стиранной уже несколько месяцев.