Дверь в декабрь - Дин Кунц Страница 5

— Вот у этого человека, — он указал на один из мешков, — мы нашли удостоверение личности Дилана Маккэффри. Но наверняка вам не хочется увидеть его в таком виде.

— Нет, не хочется, — согласилась она, перевела взгляд на второй мешок. — А это кто?

— Согласно водительскому удостоверению и кредитным карточкам в бумажнике, его звали Вильгельм Хоффриц.

Она изумилась.

Должно быть, изумление это отразилось на ее лице, потому что Холдейн спросил:

— Вы его знаете?

— Он работал в университете. Один из… коллег моего мужа.

— В ЛАКУ [2]?

— Да. Дилан и Хоффриц вели совместные исследования. Они разделяли некоторые… навязчивые идеи.

— Я отмечаю осуждение в вашем тоне? Она промолчала.

— Вы не любили Хоффрица? — не унимался Холдейн.

— Я его презирала.

— Почему?

— Он был самодовольным, самоуверенным, высокомерным, напыщенным, наглым недомерком.

— Что еще?

— Разве этого мало?

— Вы не из тех женщин, которые с легкостью используют слово «презирать».

Встретившись с ним взглядом, она увидела острый и проницательный ум, чего не замечала раньше. Закрыла глаза. Прямой взгляд Холдейна приводил в замешательство, но смотреть куда-то еще не хотелось, потому что все остальное марала кровь.

— Хоффриц верил в централизованное социальное планирование. Он интересовался использованием психологии, наркотиков и различных видов воздействия на подсознание с целью перевоспитания и направления масс.

Холдейн долго молчал, потом спросил:

— Контроль разума?

— Совершенно верно. — Глаз она не открывала, голову наклонила. — Он был элитистом [3]. Нет, это слишком доброе слово. Он был тоталитаристом. Из него вышел бы отменный нацист или коммунист. Без разницы. В политике он признавал только грубую силу. Стремился к контролю над обществом.

— В ЛАКУ проводят такие исследования?

Она открыла глаза и увидела, что он не шутит, вопрос задан серьезно.

— Естественно. Это же крупный университет. Свободный университет. Там не признают никаких ограничений по части направления научных исследований, при условии, что ты обеспечишь их финансирование.

— Но последствия таких исследований…

Она с горечью улыбнулась:

— Практические результаты. Научные прорывы. Получение новых знаний — вот что заботит настоящего ученого, лейтенант. Не последствия.

— Вы говорите, ваш муж разделял некоторые навязчивые идеи Хоффрица. То есть он тоже активно занимался исследованиями по обретению контроля над человеческим разумом?

— Да. Но он не был таким фашистом, как Хоффриц. Его больше интересовало воздействие на поведение преступников как средство снижения уровня преступности. По крайней мере, я думала, что его это интересовало. Об этом Дилан говорил чаще всего. Но чем больше Дилан вовлекался в этот проект, тем меньше говорил о нем, словно разговоры отнимали энергию, необходимую для работы.

— Он получал государственные гранты?

— Дилан? Да. И он, и Хоффриц.

— Пентагон?

— Возможно. Но первоначально он не ориентировался на оборонные проекты. С какой стати? Какое они могли иметь к нему отношение?

Холдейн не ответил.

— Вы говорили, что ваш муж ушел из университета. А потом убежал с вашей дочерью.

— Да.

— А теперь выясняется, что он по-прежнему работал с Хоффрицем.

— Хоффриц более не связан с ЛАКУ, ушел оттуда три или четыре года тому назад, может, раньше.

— Что случилось?

— Я не знаю. Мне говорили, что ему вроде бы предложили более интересную работу. Но у меня создалось впечатление, что его попросили уйти.

— Почему?

— Ходили слухи… из-за нарушения профессиональной этики.

— А конкретнее?

— Я не знаю. Спросите кого-нибудь в ЛАКУ.

— А вы никак не связаны с университетом?

— Нет. Исследованиями я не занимаюсь. Работаю в детской больнице Святого Марка. Кроме того, у меня небольшая частная практика. Возможно, поговорив с кем-нибудь из ЛАКУ, вы сможете узнать, почему там пожелали расстаться с Хоффрицем.

Она более не испытывала тошноты, обилие крови не волновало ее. Собственно, она перестала замечать кровь. Слишком много ужаса открылось глазам Лауры, вот ее чувства и притупились. Один труп и одна капля крови подействовали бы на нее куда сильнее, чем эта вонючая бойня. Она теперь понимала, почему копы так быстро становятся невосприимчивыми к сценам кровавого насилия. Ты или адаптируешься, или сходишь с ума, и второй вариант, по большому счету, совсем и не вариант.

— Я думаю, ваш муж и Хоффриц работали вместе, — сказал Холдейн. — Здесь. В этом доме.

— И что они делали?

— Точно сказать не могу. Поэтому и попросил вас приехать. Поэтому и хочу, чтобы вы осмотрели лабораторию в соседней комнате. Может быть, вы скажете мне, чем они тут занимались.

— Давайте поглядим. Он помялся:

— И вот что еще…

— Что?

— Я думаю, ваша дочь участвовала в их экспериментах.

Лаура молча смотрела на него.

— Я думаю, они… использовали ее.

— Как?

— Вот это я и хочу услышать от вас, — ответил детектив. — Я — не ученый. Знаю лишь то, что можно прочитать в газетах. Но, прежде чем мы войдем туда… должен вам сказать, что некоторые из этих экспериментов были… болезненными.

«Мелани, чего они от тебя хотели, что с тобой сделали, куда увезли?»

Она глубоко вдохнула.

Вытерла мокрые от пота ладони о пиджак.

Последовала за Холдейном в лабораторию.