Безжалостный - Дин Кунц Страница 4

В Нью-Йорке Оливия Косима, мой редактор, не пошла на ленч, дожидаясь моего звонка.

Я сидел на вращающемся стуле, положив голые ноги на стол.

– Оливия, этот Ваксс даже не понимает, что моя книга – в какой-то степени юмористический роман.

– Нет, дорогой, не понимает. И ты должен его за это благодарить. Если бы он осознал, что книга забавная, то написал бы, что юмористический роман тебе создать не удалось.

– Он думает, что хорошая метафора – «тяжеловесная проза».

– Он – продукт современного университетского литературоведения, Кабби. Фигуры речи там полагают подавляющими.

– Подавляющими? И кого они подавляют?

– Тех, кто их не понимает.

– И что… я должен писать так, чтобы радовать безграмотных?

– Он так вопрос не ставит, дорогой.

Глядя на свои босые ноги, я решил, что пальцы у меня уродливые. И если что-то побудило Пенни выйти за меня, так точно не они.

– Но, Оливия, в рецензии полно ошибок… в описании персонажей, в поворотах сюжета. Я насчитал одиннадцать. Он называет мою главную героиню Джойс, тогда как ее имя – Джудит.

– Эту ошибку мы все пропустили, дорогой.

– Пропустили?

– В сопроводительном письме, которое отсылалось с экземпляром книги для рецензентов, ее ошибочно назвали Джойс.

– Я читал черновик письма. И одобрил его.

– Да, дорогой. Я тоже. Вероятно, шесть человек прочитали и одобрили черновик, и мы все пропустили эту Джойс. Такое случается.

Я покраснел от стыда. Унижения. Допущенного непрофессионализма.

Но тут же меня осенило.

– Подожди, подожди. Он же рецензировал книгу, а не сопроводительное письмо, которое получил вместе с ней. В книге-то Джудит.

– Ты знаешь английского писателя Джеймса Балларда?

– Да, разумеется. Пишет блестяще.

– Он рецензировал книги для… думаю, лондонской «Таймс». И через годы после того, как перестал рецензировать, признался, что писал только хорошие рецензии на те книги, которые не успевал прочитать. Если бы все демонстрировали такое благородство.

Какое-то время я переваривал ее слова.

– Ты хочешь сказать, что Ширман Ваксс мог даже не прочитать «Джаз ясного дня»?

– Иногда ты так наивен, что мне хочется ущипнуть тебя за пухлую розовую щечку. Дорогой, я уверена, он разве что ее пролистал, хотя, возможно, один из его помощников прочитал книгу.

– Но это же… это же… нечестно.

– Ты очень легко поднимался к вершине, Кабби. Твоя первая книга стала бестселлером. Ты не понимаешь, что в нашем литературном мире есть несколько восхитительных маленьких островков, но плавают они в океане дерьма.

Подъем моих стоп уродливостью не уступал пальцам. Я опустил ноги, спрятал под стулом.

– С синтаксисом у него нелады.

– Да, – согласилась Оливия. – Я частенько прохожусь красным карандашом по его рецензиям.

– Ты хоть раз посылала ему правленую?

– Я еще не выжила из ума.

– Анонимно, разумеется.

– Меня устраивает мое лицо, каким я вижу его в зеркале.

– Как же он может считаться главным критиком этой страны?

– Его уважают в литературном мире.

– Почему?

– Он злобен и жесток. Люди его боятся.

– Страх – это не уважение.

– В нашем мире эти понятия очень близки.

– Оливия, что мне делать?

– Делать? Ничего. Ты всегда получал девяносто процентов хороших рецензий, и точно так же все будет и сейчас. Это хорошая книга. Она будет продаваться.

– Но это отвратительно. Такая несправедливость.

– Несправедливость в данном случае – гипербола, Кабби. Тебя же не отправляют в Гулаг.

– И все равно раздражает.

Она помолчала.

– Ты же не думаешь ответить ему, Кабби? Этим ты допустишь ужасную ошибку.

– Я знаю.

– Ты будешь выглядеть, как оправдывающийся сосунок.

– Просто он наделал столько ошибок. И не в ладах с синтаксисом. Я, действительно, мог бы выпотрошить его.

– Дорогой, его нельзя выпотрошить, потому что у него нет внутренностей. Он – ходячая прямая кишка. Если ты попытаешься вскрыть его, так только перемажешься в дерьме, которое из него полезет.

* * *

К тому времени, когда я вернулся на кухню, Майло и Лесси уже ушли, а Пенни закончила завтрак. Стояла у раковины и ополаскивала тарелку, прежде чем поставить ее в посудомоечную машину.

Остывшие и поблескивающие жидким маслом оладьи выглядели так же неаппетитно, как и сдутые воздушные мешки летающего гавика. Есть давно уже расхотелось, и я решил пропустить завтрак.

– Так ты прочитал рецензию? – Пенни повернулась ко мне, вытирая руки полотенцем.

– Но он не читал мою книгу. Может, пролистал ее. Многое неправильно понял.

– И что думает Оливия?

– Говорит, что он – ходячая прямая кишка.

– Ты не должен думать о нем, Кабби. Но, раз уж он пробрался тебе в голову, спусти его.

– Обязательно.

Она меня обняла.

– Ты милый, талантливый, и я тебя люблю.

– Только не смотри на мои стопы, – предупредил я, крепко обнимая ее.

– А что не так с твоими стопами?

– Все. Нельзя мне ходить босиком. Давай пообедаем в «Рокси», отметим публикацию книги.

– Вот теперь ты мне нравишься. Чуть-чуть сошел с пути истинного, но теперь вернулся на него.

– Может, и вернулся.

– Плюнь и разотри. Помнишь, что говорил Гилберт?

Она восхищалась творчеством ныне покойного английского писателя Гилберта Кийта Честертона, и ее стараниями я тоже стал его верным поклонником.

– «Вред человеку может принести только то, чего он боится», – процитировала она. – У тебя нет оснований бояться такой гниды, как Ширман Ваксс.

– Если бы я побрился, почистил зубы и от меня не пахло кофейным перегаром, я бы так крепко тебя поцеловал.

Она зажала мою нижнюю губу большим и указательным пальцем и промурлыкала: «Я буду под рукой, когда ты все это проделаешь».