Психоз - Роберт Альберт Блох Страница 26

— Норман, господи, где ты пропадал до сих пор? Я так волновалась…

— Ты знаешь, где я был, Мама. Не притворяйся.

— Все в порядке?

— Конечно. — Он набрал побольше воздуха в легкие. — Мама, я хочу попросить тебя неделю-другую поспать в другом месте.

— Что такое?

— Я сказал, что вынужден просить тебя не спать в этой комнате пару недель.

— Ты в своем уме? Это моя комната.

— Я знаю. И не прошу тебя уйти отсюда навсегда. Лишь ненадолго.

— Но я не понимаю для чего…

— Пожалуйста, Мама, выслушай внимательно и попробуй понять. Сегодня к нам сюда приходил человек.

— Может быть, не стоит говорить об этом?

— Стоит. Потому что рано или поздно кто-нибудь появится и начнет выяснять насчет него. А я скажу, что он приехал, сразу же убрался отсюда, и все.

— Ну конечно, ты это скажешь, сыночек. И мы сможем наконец забыть обо всем.

— Возможно. Надеюсь, так оно и будет. Но я не могу рисковать. Может быть, они захотят обыскать дом.

— Пусть. Его ведь здесь не будет.

— И тебя тоже не будет. — Он нервно втянул в себя воздух и быстро заговорил: — Я серьезно, Мама. Ради твоей же безопасности. Я не могу позволить кому-нибудь увидеть тебя, как увидел сегодня этот детектив. Не хочу, чтобы кто-нибудь начал задавать тебе разные вопросы, — и ты знаешь не хуже меня почему. Этого нельзя допустить. Значит, для нашей общей безопасности надо сделать так, чтобы тебя просто не было здесь.

— Что же ты собираешься сделать — спрятать меня в трясине?

— Мама…

Она начала смеяться. Это больше походило на кудахтанье, и он знал, что теперь, раз она начала, уже не остановится. Единственный способ заставить ее прекратить — попробовать перекричать. Еще неделю назад Норман ни за что бы не осмелился. Но то время прошло, сегодня он был другим — и все вокруг изменилось. Все изменилось, и он мог смотреть правде в глаза. Мама была не просто нездорова. Она была психопаткой, опасной психопаткой. Он должен держать ее в узде, и он сделает это.

— Заткнись, — громко произнес он, и кудахтанье смолкло. — Прости меня, — мягко продолжил Норман. — Но ты должна меня выслушать. Я все продумал. Я отведу тебя в подвал, в кладовую для фруктов.

— Кладовую? Но не могу же я…

— Можешь. И сделаешь это. У тебя нет выбора. Я позабочусь о тебе, там есть свет, я принесу раскладушку и…

— Не будет этого!

— Я не прошу тебя, Мама. Я объясняю, как ты должна поступить. Ты останешься там до тех пор, пока я не сочту, что опасность миновала и ты можешь снова жить здесь. И я повешу наше старое индейское покрывало на стену, так что оно закроет дверь. Никто ничего не заметит, даже если они не поленятся спуститься в подвал. Только так мы оба можем быть уверены, что с тобой ничего не случится.

— Норман, я отказываюсь даже говорить об этом! Я не покину эту комнату!

— Тогда придется отнести тебя на руках.

— Норман, ты не посмеешь…

Но он посмел. В конце концов именно это он и сделал. Поднял Маму прямо с кровати и понес ее; она была легкой как перышко по сравнению с мистером Арбогастом, и пахло от нее духами, а не застарелой сигаретной вонью, как от него. Она была слишком ошеломлена его поведением, чтобы сопротивляться, только немного повсхлипывала, и все. Норман сам был изумлен тем, насколько легко это оказалось, стоило только ему решиться. Господи, Мама просто больная пожилая женщина, хрупкое, невесомое создание! И нечего ее бояться. Сейчас Мама боялась его. Да, в самом деле. Потому что ни разу за все это время не назвала мальчиком.

— Сейчас приспособлю раскладушку, — сказал он ей. — И ночной горшок тоже надо…

— Норман, неужели нельзя не говорить с матерью на такие темы? — На мгновение ее глаза вспыхнули прежним блеском, потом она увяла.

Он суетился вокруг нее, бегал за бельем, поправлял шторы на маленьком окошке, чтобы обеспечить приток воздуха. Она снова принялась всхлипывать или, скорее, бормотать вполголоса:

— Точь-в-точь тюремная камера, вот что это такое, ты хочешь посадить меня в тюрьму. Ты больше не любишь меня, Норман, иначе бы ты так со мной не обращался.

— Если бы я не любил тебя, то знаешь, где ты была бы сейчас? — Он не хотел говорить это ей, но иначе не мог. — В госпитале штата для душевнобольных преступников. Вот где ты была бы.

Он выключил свет, гадая, услышала ли она эти слова и дошел ли до нее смысл сказанного.

Очевидно, она все поняла, потому что, когда он уже закрывал за собой дверь, раздался ее голос. Он был обманчиво мягким в наступившей темноте, но почему-то слова резанули Нормана, резанули глубже, чем бритва по горлу мистера Арбогаста.

— Да, Норман, полагаю, ты прав. Наверное, там я и была бы. Но я была бы там не одна.

Норман захлопнул дверь, запер ее и отвернулся. Он не был уверен, но, кажется, торопясь вверх по ступенькам, все еще слышал, как Мама тихонько хихикает в темноте подвала.