Вирус - Джонатан Мэйберри Страница 23

Этот юноша с неокрепшей еще верой, решивший посвятить себя простой деревенской жизни среди пыльной пустыни, вовсе не был простачком. Ухаживая за животными или выполняя работу по дому, он нередко погружался в глубокие размышления, пытаясь осмыслить строки Корана. Он думал не быстро, зато всегда основательно и часто приходил к правильным выводам.

Если бы судьба распорядилась иначе, Экбал, скорее всего, сделался бы старостой деревни и уж наверняка таким человеком, к мнению которого прислушиваются. Но ему не суждено было дожить до своего семнадцатого дня рождения, до которого оставалось всего восемь дней.

— Экбал! — позвал отец, лежавший в доме со сломанной лодыжкой. — Ну что там?

Молодой человек сидел на корточках над разрешавшейся от бремени козой. Она жалобно блеяла, пока Экбал просовывал руку в родовой канал, чтобы помочь ей. Другим козам передалась ее нервозность, и воздух дрожал от непрерывного фырканья. Руки Экбала были по локоть красными от крови, лоб блестел от испарины. Сдвинув брови, он ловко ощупывал крошечные копытца еще не родившегося козленка.

— Кажется, нашел! — крикнул мальчик, когда кончики пальцев наткнулись на мягкую веревочку пуповины, которая обвилась вокруг передних ног.

Он услышал скрип костыля. Пожилой крестьянин прошаркал к открытому окну.

— Теперь будь осторожен, сынок. Природа не любит спешки.

— Хорошо, — отозвался тот. Любимая отцовская поговорка вызвала у него теплую улыбку. И вправду, терпение так же важно для феллаха, как семена и вода, мысленно согласился он. Неторопливость и вдумчивость делали Экбала истинным сыном своего отца.

Он подцепил пуповину согнутым пальцем, осторожно, очень осторожно потянул ее вниз и, убедившись, что препятствий больше нет, тихонько подтолкнул козленка, разворачивая его внутри матери.

— Все чисто.

— Тогда отойди, пусть дальше она сама, — посоветовал отец.

Экбал поднял голову и взглянул на него. Тот еле стоял, вцепившись в подоконник, его морщинистые щеки покрылись крупными каплями пота, выступившего от нестерпимой боли. Недавнее падение с утеса давало о себе знать. И все же он через силу улыбнулся сыну. Экбал медленно вытащил покрытую слизью и кровью руку и уселся на землю, чтобы наблюдать за дальнейшим процессом.

Коза продолжала блеять, но уже не так истошно, как раньше. Прошло две минуты, и мокрое тельце выскользнуло на застеленную соломой землю. Мать с трудом поднялась на ноги и принялась вылизывать новорожденного, прочищая ему нос, рот и глаза.

— Это козочка, — сказал Экбал, оборачиваясь к отцу, и замер, пораженный выражением его лица, на котором надеялся увидеть облегчение и радость. Но никак не маску ужаса.

— Отец?..

Затем Экбал понял, что он смотрит не на него.

Должно быть, явился кто-то из талибов, засевших в пещерах к югу от деревни, или снова пришли с маковых полей нанимать на работу. Юноша резко развернулся и протянул руку к пастушьему посоху, но застыл на месте, ощущая, как его собственные черты искажает гримаса испуга.

Перед ним стоял человек.

Нет… не человек. Некое существо в странной одежде: светло-синих штанах и рубахе с короткими рукавами и треугольным вырезом. Экбал смотрел телевизор, бывал в больнице в Балхе, поэтому догадался, что это больничная пижама. Грязная, рваная и заляпанная темными блестящими пятнами влажной еще крови. Кровь была всюду. На одежде пришельца, на руках. На губах. А зубы…

Экбал услышал, как закричал отец, а затем весь мир погрузился в багровое безумие и боль.