Ночь длиною в жизнь - Тана Френч Страница 21

— Сладкое не забудь. — Я провел лучом фонаря по половицам: несколько небольших дыр, несколько расщепленных концов, никаких следов ремонта — да тут любая починка торчала бы как больной палец. — Мусс «Радость ангела», год за годом, на вкус как известка с клубникой, а попробуй не съесть… «В Африке дети голодают!»

— Ага. А потом целый день нечем заняться, мерзнешь без толку на перекрестке или в кино смотаешься, если повезет, а иначе сиди с предками… По телику вообще ничего, кроме очередной проповеди о том, что от контрацепции слепнут, — да и то приходится крутить чертову антенну, пока сигнал поймаешь… Иногда к вечеру воскресенья я так изводился от скуки, что начинал мечтать о школе.

На месте камина ничего не осталось; в дымоходе — птичье гнездо наверху и многолетние потеки белесого помета. Чемоданчик в дымоход помещался с трудом, тело взрослой женщины упрятать туда невозможно даже на время.

— Жаль, братишка, что ты тут не тусовался. Такие дела творились — секс, наркотики, рок-н-ролл!

— Пока я дорос до всех дел, сюда уже никто не ходил, одни крысы шастали.

— Как же без них! Они добавляли атмосферы. Пошли дальше.

Я двинулся в следующую комнату. Кевин не отставал.

— Микробов они добавляли! Ты уже смылся, а тут по всему дому кто-то ядом посыпал — Псих Джонни, наверное; он всегда ненавидел крыс, потому что побывал в окопах или где там… В общем, крысы заползли в стены помирать… Вонь стояла — хуже, чем в свинарнике. Мы бы померли от тифа.

— По мне, так нормальный запах. — Я снова обшарил фонариком все вокруг, подозревая, что тупо гонюсь за прошлогодним снегом. Одна ночь с любимыми родственниками — и пожалуйте, безумие обволакивает меня со всех сторон.

— Ну да, потихоньку выветрилось. Мы все перебрались на угол Коппер-лейн, пустырь там помнишь? Конечно, хреново — колючая проволока, зимой яйца отмораживаешь, летом полно крапивы, — но там околачивались ребята с Коппер-лейн и Смитс-роуд, так что и выпивка перепадала, и поцелуйчики… Да что угодно. Так что сюда мы уже и не возвращались.

— Много потеряли.

— Ага. — Кевин с сомнением огляделся, засунув руки в карманы и прижимая куртку поплотнее к телу, чтобы ничего не коснуться. — Я переживу. Тошнит меня от этой фиговой ностальгии по восьмидесятым: ребятишки со скуки выли, с колючей проволокой играли, в вонючих крысиных норах трахались… Чего хорошего-то?

Кевин стоял, щеголяя лейблами «Ральф Лорен», шикарными часами и стильной стрижкой, полный благочестивого негодования и не имеющий ни малейшего отношения к этому месту. Вспомнилось, как мой младший братишка — тощий, вихрастый пацан в моих залатанных обносках — бегал по номеру шестнадцатому, не задумываясь о том, что место неприглядное.

— Понимаешь, дело в другом, — заметил я.

— Например? В чем прелесть — потерять невинность в хреновой дыре?

— Я не говорю, что вернул бы восьмидесятые, будь моя воля, но ты утрируешь. Я здесь никогда не скучал. Никогда. Вот тебе информация к размышлению.

Кевин пожал плечами и пробормотал еле слышно:

— Понятия не имею, о чем ты.

— А ты подумай, может, и поймешь. — Я пошел в дальние комнаты, не дожидаясь Кевина: наступит на гнилую половицу — его проблемы. Братишка, обиженно сопя, последовал за мной.

Ничего интересного в задних комнатах, ничего интересного в комнатах первого этажа, не считая гигантского скопления бутылок из-под водки, — видно, кто-то постеснялся их в мусорку выбрасывать. На верхней ступеньке подвальной лестницы Кевин заартачился.

— Ни за что. Я туда не пойду. Фрэнк, я не шучу.

— Каждый раз, как ты говоришь «нет» старшему брату, Бог убивает котенка. Пошли.

— Шай однажды запер нас внизу, — вспомнил Кевин. — Тебя и меня; я совсем мальцом был, помнишь?

— He-а. Поэтому тебя здесь плющит?

— Не плющит меня ни хрена. Просто я не понимаю, зачем хоронить себя заживо — и без всякого чертова смысла.

— Тогда подожди снаружи, — ответил я.

Кевин мгновение подумал и затряс головой. Он шел за мной по той самой причине, по которой я взял его с собой: старые привычки не исчезают.

Я бывал в этом подвале всего раза три. Городская легенда утверждает, что когда-то Мясник Хиггинс перерезал горло своему глухонемому братцу и зарыл бедолагу в подвале, с тех пор Колченогий Хиггинс и бродит, тянет гниющие руки и хрипит, прогоняя прочь тех, кто вторгается в его владения. Братьев Хиггинс наверняка выдумали озабоченные родители, и никто из детей в привидения не верил, хотя в подвал мы лазать побаивались. Туда изредка забирались Шай и его приятели — показать, какие они крутые, — или парочка, позарез жаждущая перепихнуться. Приличные ребята кантовались наверху: блоки «Мальборо» и дешевые двухлитровые бутыли сидра, тонюсенькие самокрутки с травкой и покер на раздевание, ни разу не доходивший до конца…

Когда нам с Живчиком Хирном было по девять, мы подначивали друг дружку — кто дотронется до дальней стены подвала; еще смутно помню, что несколько лет спустя я заманил туда Мишель Ньюджент, надеясь, что она с перепугу схватится за меня, а то и обнимет. Ни черта не вышло; даже в том возрасте я гулял с девчонками, которых так просто не напугаешь. А однажды Шай запер нас с Кевином внутри и ушел, наверное, на час; а казалось — на несколько дней. Кевину было года три, не больше, и он так перепугался, что даже не визжал, а просто обмочил штанишки. Я уговаривал его, что все будет в порядке, пытался вышибить дверь, сорвать доски, которыми были заколочены окна, и обещал, что вырасту и до смерти поколочу Шая.

Я медленно повел лучом фонаря. Подвал практически не изменился со времен моей юности, только теперь мне стало понятно, почему родители не хотели, чтобы мы околачивались тут. Сквозь заколоченные досками окна пробивались узенькие полоски света; потолок угрожающе просел, и там, где отвалились здоровенные куски штукатурки, обнажились балки — прогнувшиеся и потрескавшиеся. Перегородки постепенно рассыпались и обрушились, так что подвал превратился в одну громадную комнату, а местами пол провалился в котлован фундамента, так что, возможно, на краю террасы дом не держался ни на чем. Давным-давно, прежде чем на дом окончательно махнули рукой, кто-то предпринял бесполезную попытку заделать несколько громадных дыр с помощью бетонных плит и тщетной надежды. Запах остался прежний — моча, плесень и дерьмо, — только усилился.

— Ну, блин! — Кевин с несчастным видом топтался на нижней ступеньке.

Его голос эхом отражался от дальних углов, отскакивал от стен в разных направлениях — и казалось, что кто-то бормочет в темноте. Кевин поежился и замолк.

Две плиты, размером в человеческий рост, безвестный укладчик на радостях щедро обмазал по краям цементом. Третью, кособокую глыбу примерно четыре фута на три, сляпали совсем уж через задницу — и хрен с ним, с цементом.

— Отлично, — сказал у меня за спиной Кевин, неестественно громко. — Все в порядке, подвал на месте, дыра дырой. Ну все, возвращаемся?