Клуб патриотов - Кристофер Райх Страница 2

На нос упала дождевая капля. Болден посмотрел вверх, ожидая второй и третьей, но продолжения не последовало. Притянув Дженни, он уткнулся носом ей в шею. Краем глаза он видел тех двоих: может, они чуть-чуть и приотстали, но по-прежнему шли бок о бок, оживленно разговаривая. За последнее время он уже не первый раз чувствовал, что за ним следят. Как-то вечером на прошлой неделе он определенно ощутил, что его «провели» до самой квартиры на Саттон-плейс. И сегодня во время обеда у него тоже возникло чувство, будто кто-то не просто так слоняется поблизости. Навязчивое чувство, словно за тобой наблюдают. Однако ему не хватило мужества признаться себе в этих страхах.

И вот теперь те двое.

Он бросил взгляд на Дженни: она тоже внимательно смотрела на него.

— Что такое?

— Вот так, мой Томми, — сказала она со своей всезнающей улыбкой. — Никак не решишься забыть.

— Что забыть?

— Свое прошлое. Историю про «Томми Би, который пошел по кривой дорожке». У тебя даже походка такая, будто ты до сих пор живешь в трущобах Чикаго. Словно какой-нибудь бандит в бегах, боишься, что тебя узнают.

— Ничего подобного, — ответил Болден, заставляя себя расправить плечи. — В любом случае я тот, кто я есть. И родился, где родился.

— А сейчас ты здесь. И это тоже твой мир. Посмотри на себя. Ты один из директоров самого престижного на Уолл-стрит инвестиционного банка. Постоянно обедаешь с политиками и прочими большими шишками. Сегодня вечером все эти люди пришли не ради меня… они пришли ради тебя. Положение, которого вы достигли, очень даже впечатляет, мистер.

Болден засунул руки в карманы:

— Неплохо для помоечной крысы.

Дженни дернула его за рукав:

— Томас, я серьезно.

— Да куда уж серьезнее, раз ты называешь меня Томасом.

Они прошли чуть дальше.

— Ну ладно тебе, Томми, — сказала она. — Никто не причисляет тебя к высшей нью-йоркской аристократии. Я всего лишь говорю, что пора забыть свое прошлое. Теперь твой мир здесь.

Болден покачал головой:

— Нет, я только так, иду мимо.

Дженни бросила на него раздраженный взгляд:

— Твое «мимо» тянется уже семь лет. Даже для того, кто приехал из африканского Свазиленда, чтобы стать гражданином Америки, это достаточный срок. По-твоему, семи лет мало, чтобы превратиться в ньюйоркца? Знаешь, этот город — не самое плохое место. Почему бы тебе в нем не задержаться?

Болден остановился и, взяв обе руки Дженни в свои, повернулся к ней:

— Мне тоже здесь очень нравится. Но ты же знаешь меня… Я предпочитаю держаться на расстоянии. Просто не хочу слишком сближаться с ними, со всеми этими напыщенными ничтожествами: с ними сойдешься, и сам таким станешь. Проглотят и не подавятся.

Запрокинув голову, Дженни рассмеялась:

— Они же твои друзья!

— Деловые партнеры — да. Коллеги — может быть. Но друзья? Что-то я не припомню, чтобы меня заваливали приглашениями отобедать дома у этих моих друзей. Хотя все может измениться после тех взглядов, которые, как я сегодня заметил, бросала на тебя парочка мерзавцев.

— Ты ревнуешь?

— Вот именно.

— Не верю! — Улыбка Дженни обезоруживала.

Высокая и светловолосая, со спортивной фигурой, она лучше всех делала бросок с разворотом из положения спиной к корзине — так называемый «скай-хук», который придумал знаменитый баскетболист Карим Абдуль-Джаббар. У нее было открытое честное лицо, и она любила пристально разглядывать собеседника, время от времени усмехаясь. Дженни преподавала в седьмом, восьмом и девятом классах спецшколы в Гринвич-Виллидж и любила говорить, что ее школа очень похожа на школу из книжки «Домик в прерии», — все ученики сидят в одном классе. Разница лишь в том, что ее детки были из тех, кого принято называть трудными подростками. Мальчишки и девчонки, исключенные из обычных школ, отбывали с Дженни — пока не исправятся — что-то вроде тюремного заключения, а затем их распределяли обратно по школам, если те соглашались их принять. Это была странная компания: уличные торговцы наркотиками, воры, карманники, проститутки, и все не старше пятнадцати. Она была скорее не учительницей, а укротительницей тигров.

— Кстати, обед давно закончился, — как бы между прочим заметила Дженни, — а ты до сих пор в галстуке.

— Правда? — Рука Болдена метнулась к шее. — Ну вот, началось. Уже заглатывают. Скоро дойдет до того, что я стану носить розовые рубашки и белые кожаные туфли, а в гимнастический зал — обтягивающие черные лосины. Начну слушать оперу и разглагольствовать по поводу вин. Может, даже вступлю в какой-нибудь загородный клуб.

— А что в этом плохого? Нашим детям понравилось бы.

— Детям?! — Болден в ужасе уставился на нее. — И ты туда же! Я погиб.

Какое-то время они шли молча. Дженни склонила голову к нему на плечо, и их пальцы переплелись. Болден скользнул взглядом по отражению в витрине. Вряд ли он для нее пара: шея слишком толстая, челюсть слишком широкая, на висках появились залысины. Правда, остальные волосы еще густые, но уже начала пробиваться седина. Волосы он стриг коротко. В его профессии тридцать два — это определенно не юный возраст. Строгое лицо, пристальный взгляд карих глаз. От прямоты этого взгляда иные поеживались. Тонкие, суровые губы. Ямка на подбородке. В общем, весь его вид говорил, что он справится с любыми обстоятельствами. Надежный человек. Хорошо, если такой окажется рядом в трудную минуту. Смокинг, как ни странно, смотрелся на нем естественно. А тот факт, что он и сам чувствовал себя в нем естественно, его даже пугал. Болден тут же сорвал с себя галстук-бабочку и сунул в карман.

Житель Нью-Йорка, — мысленно усмехнулся он. — Мистер Большая Шишка, чей путь в сортир отмечен серебряной тарелкой.

Нет, это не про него.

Он всего лишь Том Болден, парень со Среднего Запада, — ни титула, ни породы, никаких иллюзий. Мать ушла, когда ему исполнилось шесть. А отца он сроду не знал. Рос на попечении штата Иллинойс. Жизнь заставила поменять столько приемных семей, что и не сосчитать. Окончил самую паршивую в Иллинойсе школу для трудновоспитуемых и в семнадцать стал преступником. Суд признал его виновным. Об этом даже Дженни не догадывалась.

Так они и шли рука об руку по Уолл-стрит. Миновали дом номер двадцать три, известный как «Дом Моргана» с тех самых пор, как Дж. П. Морган и его сын стали самыми влиятельными банкирами в мире. В метре от входа в 1920 году анархисты взорвали бомбу, убив три десятка служащих и прохожих и перевернув припаркованный «форд». Щербины от шрапнели в стене так и не заделали, они были видны и сейчас. На другой стороне улицы раскинулась Нью-Йоркская фондовая биржа: верх коринфских колон прикрыт огромным американским флагом. Настоящий храм капитализма — не меньше. Справа крутые ступеньки вели в Федерал-холл, где раньше, когда столица находилась в Нью-Йорке, заседало правительство.