Живодер - Алексей Сейл Страница 19

— Что это было? — осведомился Клайв.

— Средняя полоса должна быть свободна для обгона, — педантичным голосом пояснил Леонард. — Все остальное время машины должны ехать по внешней полосе. Иначе для обгона останется только одна полоса и это будет замедлять движение. Езда по крайней левой полосе — это эгоизм и недомыслие.

— Что ты говоришь? А я и не знал, — ответил Клайв и с тех пор потерял всякий интерес к машине.

После этого случая ленты шоссе, прежде разворачивавшиеся перед ним с веселым радушием и сулившие целую череду удовольствий, превратились в бетонные стоки раздражения, по центральным полосам которых ползли эгоистичные копуши, плевать хотевшие на окружающих; ему казалось, что нет номерного знака, который не издевался бы над ним лично. Подобно Леонарду, Клайв теперь пристраивался за ними (а иногда в такой очереди оказывалось до тысячи машин, если вы обращали внимание), мигал фарами, а если они не сворачивали в сторону, нажимал на клаксон, подъезжал ближе и снова мигал. Зачастую впереди идущие машины и в этом случае отказывались сворачивать, делая вид, что не замечают его. Поэтому уже по прошествии месяца после той поездки с Леонардом Клайв четырежды был на волосок от автокатастрофы, в него один раз стреляли, и он участвовал в двух поножовщинах на объездных дорогах. Клайв продал свой "гордон-кибл" с большими убытками, так как цены на него упали, и теперь, когда ему требовалось уехать из Лондона, он пользовался поездом.

То же произошло с велосипедистами. Однажды Сесилия и Эшли, нежно взявшись за руки, шли по Хай-стрит, и, когда они переходили дорогу рядом с Медицинским центром китайского целительства, на них вдруг вылетел велосипедист, ехавший по противоположной стороне, так что им пришлось отскочить в разные стороны.

— Они просто выводят меня из себя, — сказал Эшли.

— Кто? — спросила Сесилия, у которой кружилась голова, словно она стояла на вершине высокого трамплина; она чувствовала приближение неприятностей, но ничего не могла с этим поделать.

— Чертовы велосипедисты. — ответил ее друг. — Они же представляют угрозу для жизни. Ездят на красный свет, выезжая на встречную полосу и на тротуары, а главное, все это с таким самодовольным видом, будто они делают нам одолжение тем, что отравляют нам жизнь.

И тут же вся улица для Сесилии заполнилась несущимися и кренящимися велосипедами, а сердце ненавистью. Она всегда считала велосипеды довольно безобидными механизмами, но теперь все эти пролетающие мимо со свистом люди с равным успехом могли бы оседлать зачумленных ротвейлеров — такой гнев и ужас они в ней вызывали. Они подразделялись на несколько видов. Здесь были рассеянные женщины на складных велосипедах, чернокожие юнцы, говорившие по мобильникам и ехавшие отпустив руль, претенденты на ДТП на гоночных велосипедах с опущенными и перевернутыми рулями, серьезные байкеры на горных велосипедах с передними подвесками, сделанными из таких легких сплавов, какие можно найти только на упавших астероидах, двадцатипятилетние пижоны в мешковатых брюках, катившие на своих хромированных монстрах, о цене которых она даже боялась подумать, и посыльные, посыльные и еще раз посыльные. Почтальоны-контрактники крутили педалями с такими выражениями лиц, которые говорили: "Только не вздумай меня останавливать, болван. Прошлогодние отчеты о налоге на добавленную стоимость должны попасть в Химический банк до вечера! Переписанный сценарий должен был лежать на столе Тима Бивена еще вчера, иначе хрен я получу деньги! Билеты на благотворительный бал должны быть доставлены Мелу Смиту мгновенно, и ни одна старуха на переходе меня не остановит!" — и вот та уже взлетает на воздух кверху задницей.

Единственным велосипедистом, который останавливался на красный свет светофора, ехал по проезжей части и вел себя абсолютно миролюбиво, подчиняясь правилам, как в добрые старые времена, был писатель Алан Беннетт, разъезжавший на своем темно-зеленом дамском велосипеде с плетеной корзинкой на руле, как персонаж какого-нибудь фильма о Кембридже.

Сесилия попыталась скрыть от Клайва то, что ей довелось узнать о велосипедистах, но тот довольно быстро обо всем пронюхал, и его жизнь тоже оказалась погубленной. Более того, Клайва это потрясло гораздо больше, чем Сесилию. Он был склонен к переживаниям больше, чем она; его выставили из нескольких мини-маркетов и из пункта видеопроката за пререкания, к тому же поездки в Челтнем тоже на время отменялись.

У Клайва и Сесилии была хорошая работа — они были переплетчиками. Клайв научился этому делу в почтенной фирме в Бермондси. Он попал в последний набор, осуществлявшийся среди детей рабочих, позднее это ремесло стало уделом среднего класса и ему начали обучать в закрытых художественных школах. Теперь он работал на дому в окружении клея, картона и кожи в муниципальной квартире в Холборне, бетонном порождении 60-х, которое бельмом на глазу торчало на месте бывшей площади короля Георга. Он неплохо зарабатывал, реставрируя старые манускрипты, переплетая лекции и другие современные тексты для расположенных поблизости Британского музея и Лондонского университета, а иногда выполняя и художественные заказы, как, например, изготовление переплета для раритетных гравюр из крысиной кожи, что позволяло ему покупать Сесилии тончайшие ажурные колготки.

Когда Клайв не ходил в "Трансформацию", он работал все утро, потом, как и десятки тысяч других одиноких лондонских ремесленников — художников, скульпторов, ювелиров, сочинителей для Интернета, — шел в кафе, чтобы съесть тарелку супа и сандвич с плавленным сыром, слушал, как задают жару какому-нибудь политику в программе новостей "Мир за последний час", и шел гулять. Каждый день он выбирал один и тот же маршрут — мимо алкоголиков, толпящихся у кассы Министерства социального обеспечения, потом мимо косовских беженцев, мывших машины, пока их женщины попрошайничали на углу Воберн-плейс и Юстон-роуд, затем мимо "Трансформации" и снова мимо алкоголиков, стоявших в начале Хай-стрит. Клайву часто приходило в голову, что улицы Камдена можно полностью вымостить алкоголиками, столько их лежало вокруг. Как ни странно, большинство из них были иностранцами, видимо, они поступали сюда из других стран в рамках международной программы по обмену алкоголиками. Клайв заметил у них странную особенность — все они щеголяли роскошными гривами. "Какая жалость", — думал почти лысый Клайв, проходя мимо очередного коматозника с впечатляющей гривой угольно-черных кудрей.

А потом, поедая свой суп, он услышал однажды по радио, что злоупотребление алкоголем способствует росту волос, так как подавляет у мужчин выработку тестостерона. И Клайв решил пристраститься к выпивке, если она, конечно, могла еще проявить свои чудодейственные свойства до того, как он окончательно лишится шевелюры. У Клайва имелись проблемы особого свойства: в отличие от остальных лысых он не мог себе позволить маленькую бородку в стиле битника, которая компенсировала бы отсутствие волос на голове, потому что та мешала бы Сесилии.

Через тридцать минут быстрой ходьбы он добирался до Деланси-стрит, проходил по Риджентс-Парк-роуд до Примроуз-хилл и там останавливался, чтобы выпить чашечку капуччино под навесом одного из многочисленных кафе или кондитерской. Прямо напротив того места, где он пил кофе, располагалась преуспевающая звукозаписывающая фирма, поэтому перед ней постоянно толпились похожие на Клайва сорокалетние мужчины с редеющими волосами, облаченные в какие-то молодежные шмотки. Точно так же, как американские почтальоны, которым "ни снег, ни дождь, ни жара, ни ночная тьма не могли помешать выполнить свои обязанности", Клайв и его товарищи по кофепитию стоически продолжали оставаться на улице вне зависимости от погоды. Внутренние помещения кондитерских пустовали даже во время январских метеоритных бурь. Еще двадцать лет назад вы бы ни за что не заставили англичанина сидеть на улице. Он просто не стал бы этого делать. Даже в летнюю жару завсегдатаи пабов прятались за матовыми стеклами и стенами баров, украшенных изразцами и красным деревом. А теперь подлецов не удержишь внутри, хоть тресни.