Заговор по-венециански - Джон Трейс Страница 18

— Ну, кое-какую чепуху пролистал.

— Но-но! Статьи о путешествиях — не чепуха! Я этим на жизнь зарабатываю.

— Прости, забыл. Но ты все равно расскажи что-нибудь, устрой мне ликбез.

— Так и быть. Венеция — второе мое любимое место после Рима. Серениссима [14]столько всего дала миру: Марко Поло, Каналетто, Казанова, Вивальди, Рыжий священник… — Тина смеется. — Знаменитых венецианцев перечислять можно до бесконечности! Это место подарило нам такие прекрасные слова, как «мандолина», «чао!», или страшные вроде «гетто» и «арсенал». Однако больше всего Венеция нравится мне за то, что время здесь остановилось. По улицам не ездят машины, над головой не нависают провода, и нигде не видно мрачных вышек сотовой связи. Будто ныряешь в прошлое на парочку сотен лет.

— Ну, тогда за путешествия во времени, — поднимает Том бокал с соком.

— За них.

Они чокаются, и Тина, пригубив напиток, спрашивает:

— Ты помнишь что-нибудь из прочитанной чепухи?

Том на время задумывается.

— Кое-что. В самом начале здесь были только вода, топи, простые рыбацкие бухточки и всякое такое прочее. Затем, в середине первого века, пришел старик Аттила, привел своих гуннов, и люди, следуя за ним, расселились по окрестным островам.

— Сколько всего островов? — спрашивает Тина тоном школьного учителя.

— Много.

— Около ста восемнадцати, — смеется Тина. — Или ста двадцати. Сами венецианцы точнее не скажут.

— Я же говорю, много.

— Главным поселением стал Торчелло. Сама Венеция из себя ничего не представляла в плане политики, пока в Торчелло не разразилась эпидемия малярии. Люди тогда перебрались на Риальто.

— В седьмом веке?

— В восьмом. Венецианцы назначили первого дожа — это своеобразный квазирелигиозный лидер, избираемый на демократической основе. Итак, примерно в семьсот двадцатом году образовалось местное венецианское правительство. Система исправно работала, пока не началась большая эпидемия чумы, которая и подкосила ее. Венецианцы резко ударились в религию, а после, как истинные итальянцы, пустились во все тяжкие. Потакали своей похоти и заодно развивали искусство. Позже, в восемнадцатом веке, бесконечным оргиям — очень нетактично — положил конец Наполеон.

— Поразительно. И тебе не надоедает писать о путешествиях? Ты могла бы работать гидом.

— Спасибо. — Тина промокает губы салфеткой. — Предлагаю полностью сменить тему. Ты извини, конечно, если задеваю твои чувства, однако вкуса в одежде у тебя нет совершенно.

Рассмеявшись, Том поднимает руки: сдаюсь, мол.

— Меа culpa! [15]Мне нет оправданий. Я мог бы сказать, будто мой чемодан потерялся по прилету сюда — и это правда, — но в нем не было ничего, что подсказало бы тебе мои симпатии в мире моды.

— Тебе совершенно безразлично, что ты носишь?

— Нет, конечно. Мне нравится выбирать себе одежду: удобную, чтобы хорошо сидела. Нравится, когда белье на мне чистое, когда носится долго. Просто я стараюсь на одежде не заморачиваться.

— Бог мой! Да ты язычник! Нельзя приезжать в Италию, если живешь по таким убеждениям. Тебя за такое из страны выслать мало!

Оба смеются. Смеются легко и беззаботно, ощущая большую близость.

— В общем, так. Я намерена обратить тебя в истинную веру. Позабочусь, чтобы ты осознал ошибочность своих прежних взглядов.

— На пять сотен евро такое устроить можно? Именно в пределах этой суммы я и могу позволить себе экипироваться.

Положив руку на подбородок, Тина изображает на лице задумчивость и серьезность.

— Гм… дай подумать. На пять сотен можно купить тебе хороший галстук «Версаче» или «Гермес». Я даже вижу тебя в нем, но и только. Однако это не дело, если собираешься покидать пределы моей спальни.

В разговор вмешивается человек сурового вида, в черном костюме, при галстуке.

— Buongiorno. Scusi, signorina. — Мужчина переводит взгляд на гостя Тины. — Синьор, вы Том Шэман?

— Да, это я. А что?

Портье оглядывается на дверь.

— Синьор, на рецепции вас ожидают два карабинера. Желают поговорить с вами.