Многоликое зло - Питер Джеймс Страница 15

Дженет была поражена увиденным.

К портику вела лестница с балюстрадой, с которой были хорошо видны ряды надгробий, уходящие вниз широкими террасами, напоминающими ей полянки в лесу.

«Вот где я хотела бы лежать, когда умру. Пожалуйста, Господи. Прошу Тебя.

Прошу тебя, Ганс!»

Она поднялась по ступеням и открыла дверь, которая, к ее удивлению, была не заперта и поддалась, не издав ни звука. Войдя внутрь, замерла. Теперь ей было понятно, почему крематорий признан одной из важнейших достопримечательностей Гагена.

Здесь казалось, что ты переступил черту и находишься внутри одной из картин Мондриана. С одной стороны от нее была стена в вертикальные черные и белые полосы с квадратами в центре, различными по высоте, ширине и глубине. С другой – куполообразный потолок с изображенными на золотом фоне фигурами – псевдосвятыми, выше опять та же кубическая картина.

Под куполом был расположен алтарь, белый крест возвышался над резервуаром, похожим на большую пивную бочку.

Дженет смотрела на нее во все глаза и подпрыгнула от неожиданно громкого звука. Внушающий ужас рев и скрежет запущенного гигантского механизма. Бочка начала подниматься вместе с белым крестом, заставляя похолодеть от страха. Теперь перед ней разворачивался занавес из серого шелка, открывая выехавший гроб. Дженет смотрела на него словно загипнотизированная. Скрежет заполнил все помещение.

Все стихло так же внезапно, как и началось.

На несколько мгновений сделалось неестественно тихо.

Крышка гроба стала открываться.

Дженет вскрикнула.

Затем она увидела улыбающееся лицо Ганса.

Он отбросил крышку, и она с гулким стуком упала на пол. Он стал выбираться, широко улыбаясь. На нем была расстегнутая на груди спецовка, рабочие штаны и грубые ботинки.

Дженет стояла и смотрела на него, потеряв дар речи, ощущая, как ужас сменяется восторгом. Он был еще красивее, чем ей запомнилось. Высокий, мощный и дьявольски прекрасный.

Он встал рядом и был значительно выше ее.

– Мой чудесный ангел, – сказал он. – Ты здесь! Ты приехала! Ты действительно приехала!

– Ты думал, я не решусь?

– Мой храбрый ангел, – говорил он. – Мой храбрый английский ангел.

Он обхватил ее сильными руками и крепко прижал к себе – так крепко, что она ощущала все выступы и впадины его тела. А потом он ее поцеловал. Дыхание было сладким, с примесью табака, чеснока и пива, это был тот вкус мужчины, который она помнила и любила.

Дженет ответила, поцеловала его жадно, страстно, глубоко, языки их то находили, то теряли друг друга.

Наконец она оторвалась от него, тяжело дыша, и они стояли лицом к лицу, глядя в глаза друг другу.

– Итак? – произнес он. – Нас ждет работала?

Дженет опустила руку, провела по его брюкам и сжала пальцы.

– Да, – улыбнулась она, чувствуя, как Ганс резко выдохнул.

– Но сначала надо поработать. – Он усмехнулся.

– Сначала надо заняться любовью.

– Ах ты, маленькая шалунья.

– Ты меня накажешь?

– Ну, посмотрим, да? А ты была плохой девочкой? Ты очень плохо себя вела?

Она гордо кивнула и отступила на шаг.

– Очень-очень, – ответила она, по-детски сунув в рот палец.

– Расскажешь?

– Я покажу.

Он широко улыбнулся:

– Подгони машину, а я все подготовлю.

Через пять минут Дженет остановила машину у выхода в торце крематория и посмотрела на зеленые двери лифта. Заглушив мотор, она выбралась наружу, и в этот момент двери разъехались и появился Ганс с гробом на тележке. У него было странное выражение лица, он впился в Дженет глазами так, что ей внезапно стало не по себе.

Она перевела взгляд на гроб, потом опять на Ганса. Затем опять на гроб.

Неужели она жестоко ошиблась? Она здесь одна, все мосты сожжены, а следы заметены. Неужели попалась в ловушку?

Никому дома в Истбурне не было известно, куда она уехала. Никому в целом мире. Кроме Ганса. Тьма сгущается над крематорием, а она стоит напротив него и смотрит на открытый гроб.

Ей показалось, что все ее внутренности в одну секунду превратились в кусок льда. Неожиданно захотелось очутиться дома, где было спокойно и безопасно. Скучно, но безопасно. С Тревором.

Все это было сейчас невыполнимо.

Ганс улыбнулся. Знакомой улыбкой большого милого Ганса. Лед внутри стал таять, будто подчиняясь вспышке тепла.

– В багажнике? – спросил он.

Дженет кивнула и открыла дверцу. Несколько минут они молча смотрели на черную пластиковую обшивку изогнутой формы.

– Проблем не было? – спросил он, обняв Дженет за талию и уткнувшись ей в ухо.

– Он был просто золотым мальчиком, – произнесла она, дрожа от прикосновений Ганса. – Стал тихим, как ягненок, после того как я заменила инсулин водой с растворенным сахаром. Но он был тяжелым. Мне с трудом удалось запихнуть его в багажник.

«Было бы желание, а возможность найдется», – любил говаривать Тревор. Особенно радовало то, что он давно написал завещание, оставив все имущество, естественно, ей.

– Хорошо, что он не толстый, – заметил Ганс, разворачивая тело. – У меня есть два трупа, ожидающих кремации, и один как раз худой. Свидетельство о смерти я от врача получил, все готово. Он уместится в гробу вместе с тощим. Никто ничего не узнает.

Когда они спустились в подвал, выкатив перед собой гроб с телом, Дженет сразу узнала и бежевые панели, и металлические трубы, приборы, циферблаты… Над одним было написано: «Ruppmann», и над другими тоже, а также над схемой электрической проводки. Под ней стояли два гроба с открытыми крышками.

Спустя несколько минут у худого обитателя одного из них появился сосед. Ганс закрыл крышку и закрутил болты.

Затем он повернулся к Дженет и улыбнулся дьявольской улыбкой.

Еще через несколько минут, после того как он нажал несколько кнопок, механические двери закрылись, рев машины достиг крещендо, и они видели через смотровое окно, как языки пламени охватили оба гроба.

Дженет почувствовала, как рука Ганса ложится ей на талию. Медленно, снимая одежду, они опустились на пол.

Дым взметнулся из трубы в ночное небо. Они любили друг друга, температура в печи постепенно достигла возможного максимума, и то же происходило с их телами.

Утром Ганс выгреб из печи несгоревшие кости, измельчил в порошок и смешал с прахом. Они вышли из крематория, крепко держась за руки. Мир, подсвеченный предрассветными лучами, казался красивее и ярче. Птички весело напевали свои песни.