Терпение дьявола - Максим Шаттам Страница 15

Плюх.

В следующем помещении лежал разорванный матрас, а пол вокруг был усеян использованными презервативами. Лудивина предпочла не думать о гнусной сцене, которая могла здесь разыграться.

Плюх.

В соседней комнате была обустроена курилка – там повсюду валялись трубки для крэка. Почему наркоманы тусовались именно здесь, вместо того чтобы ловить кайф на верхних этажах, подальше от сырости и грязи? Неужели боялись туда соваться?

Парни из банды могут собой гордиться! Я рассуждаю так, будто это действительно дом с привидениями!

Плюх.

Сеньон, дернув ее за рукав, указал на развилку впереди. Коридор, уходивший вправо, был весь покрыт граффити – круг света от фонаря прошелся по рисункам, нанесенным аэрозольной краской. Там были одни и те же мотивы: языки пламени, перекошенные морды, вытаращенные глаза, фонтаны крови, рога, вилы… Адское пламя пожирало каждый квадратный сантиметр стен, и в нем таились демоны.

– Миленько. Мол, дорогие гости, чувствуйте себя как дома, – усмехнулась Лудивина.

В конце коридора была бетонная лестница, ведущая вверх, на первый этаж. Там на каждой ступеньке красовались слова: «Бегите», «Нет», «Нельзя», «Здесь говорят мертвые», «Плата за вход…», «… ваша душа», «Будьте прокляты», «Логово дьявола». На стене первой лестничной площадки, напротив пролета, была нарисована красной и черной красками голова Зверя, в очень реалистичной манере. Сатана смотрел на гостей из-под нахмуренных бровей с плотоядной ухмылкой, подняв в приветствии огромную когтистую лапу с открытой ладонью.

– Что-то мне не хочется дальше подниматься, – признался Сеньон.

– Я тебя умоляю, хватит уже ныть.

Лудивина зашагала вперед, и напарнику ничего не оставалось, как устремиться за ней, чтобы не застрять одному в потемках. Проходя мимо дьявола, Сеньон перекрестился и поднял к губам маленький крестик, висевший на цепочке у него на шее.

Окна на первом этаже тоже были замурованы, коридоры тонули в гнетущей темноте. Жандармы оказались в просторном холле с выходами в два коридора и на лестницу, которая вела дальше, на верхние этажи.

– Если бы ты был психом, повернутым на черной магии и прочем дерьме, где бы ты устроил себе логово? – спросила Лудивина.

– Ты реально думаешь, что я могу ответить на такой вопрос?

Она неодобрительно поцокала языком:

– Какой ты скучный, Сеньон… – И обвела пол лучом фонарика, высматривая в толстом слое пыли следы. – А вот если бы я была поклонницей всякой потусторонней мерзости, я бы предпочла закрытые места, где света поменьше. По-моему, логично, а?

– Тебе виднее.

– Значит, он устроился где-то здесь, поближе к выходу на случай бегства. Ведь этот тип должен быть параноиком, так? На втором этаже окна тоже забиты, но оттуда до выхода слишком далеко. А на верхних все открыто. Так что, я думаю, он тут, на первом.

Бледный луч скользнул по раскуроченным почтовым ящикам и, вернувшись, прошелся по ним еще раз: в каждом стояли оплавленные свечи, их было несколько дюжин.

– Я бы сказала, мы на верном пути, – пробормотала Лудивина.

Она огляделась и помедлила, выбирая между правым и левым коридорами. Здесь было прохладно, по коже бежали мурашки, руки заледенели, несмотря на то что Лудивина была в кожаной куртке. Может, все дело в отсутствии дневного света?..

– Туда, – указал Сеньон, когда фонарик снова осветил левый коридор.

– Почему?

Напарник пальцем указал на перекладину над проемом. Лудивина не сразу разглядела небольшой рисунок – охраняющую вход красную пентаграмму, нанесенную кистью.

– Это эзотерическая штука, – сказал Сеньон. – Перевернутый пентакль. Дурной знак.

– Так, значит, ты разбираешься в таких вещах?

– Про пентакль просто знаю, и все.

Лудивина пошла первой, держа фонарик в одной руке и положив ладонь другой на рукоятку выдвижной дубинки, готовая в любой момент выхватить оружие. Здание дышало – по длинным коридорам-туннелям гуляли холодные сквозняки, заставляя его стонать на все лады. Усталый стальной скелет то и дело похрустывал сочленениями, каждый звук раскатывался эхом на разных этажах, словно в анфиладе огромных залов, а отголоски сливались в зловещий хор. «Эхо – призрак звука, – мысленно твердила себе Лудивина, чтобы успокоиться, – ничего больше. Дурацкий призрак, имеющий научное объяснение».

Коридор, в который выходили двери заброшенных квартир, был полон препятствий. Лудивина обходила скутеры без колес, гадая, как они сюда попали, опрокинутый шкаф, искореженную металлическую сетку от кровати, с которой свисали пружины, как окаменелые ископаемые гусеницы. Дальше разорванный и покрытый пятнами грязи линолеум был завален книгами с вырванными страницами. Их было так много, что Лудивине казалось, будто она идет по руинам библиотеки.

– А еще говорят, что культура не ночевала в криминальных кварталах, – хмыкнула она.

Но Сеньон не отреагировал – был слишком напряжен, а окружающая обстановка не позволяла расслабиться. Остов здания то и дело потрескивал, и каждый раз жандармы оглядывались – не следует ли кто за ними. Кроме того, появился какой-то все усиливающийся отвратительный запах.

– Ты тоже это чувствуешь? – поморщилась Лудивина.

Сеньон кивнул. Вонь нарастала – концентрированная смесь гнили и тошнотворной кислятины, парфюмерный букет из гниющих цветов, тухлого мяса и прокисшего молока. В конце концов вонь сделалась слишком резкой.

– Падалью воняет, – заключил Сеньон. – Черт, надеюсь, это не то, о чем я думаю…

Лудивина думала о том же: поблизости труп.

Запах был довольно отчетливый, но все же не настолько интенсивный, чтобы говорить с уверенностью. Он мог исходить от животного. Разлагающееся тело человека воняет куда сильнее: пять литров свернувшейся крови, внутренние органы, кишащие личинками червей, газы изо всех отверстий, гниющее мясо – в общем, уровень вони должен соответствовать объему источника, то есть быть невыносимым.

Один судмедэксперт сказал Лудивине: «Представьте себе, что в комнате пролили шестидесятилитровую бутыль прокисших духов. Вас все еще удивляет, что трупы так пахнут? Меня – нет…» И Лудивина тоже перестала удивляться. Но здесь запах был не таким концентрированным.

Только бы он не сделался сильнее…

Послышался какой-то звук, совсем близко – глухое шуршание, переходящее в гудение, неровное по тону. Луч фонарика отыскал его источник – туча мух почти полностью накрыла собой останки кошки, приколоченной гвоздями к двери квартиры, точно посередине. Глаза несчастного животного вытекли, нижняя челюсть отвисла, в распоротом животе пировали двукрылые, попутно откладывая яйца в это удачно подвернувшееся «гнездо».

Лудивина потянула вверх ворот футболки, чтобы закрыть нос и рот, одновременно знаками показывая Сеньону, что она сейчас распахнет дверь, а он пусть войдет первым.