Кровник - Лев Пучков Страница 14

— Сыч! А ты какого хрена с этим вахлаком тут делаешь?

Нас несколько раз проверяли чеченские менты, а однажды мы напоролись на «духовский» разъезд — при пересечении территории, контролируемой боевиками.

Когда мы добрались до этого села, я до того наловчился коверкать русский на англоязычный манер, переводя Тэду обращения проверяющих и наоборот, что отвык нормально говорить. А еще я перестал вздрагивать и напрягаться перед угрозой разоблачения: допер наконец, что здесь меня вряд ли кто узнает. Ведь раньше я гулял тут в потрепанном «комке» и косынке, с трехдневной щетиной и запыленной физиономией — один из безликой комуфляжной массы озлобленных парней, держащих палец на спусковом крючке и подозрительно озирающихся по сторонам.

А сейчас я был одет в хороший дорожный костюм иностранного пошива, регулярно брился, и за неделю моя стрижка стала более-менее похожа на нормальную короткую прическу, меня вполне можно было принять за коллегу иностранного корреспондента.

Когда мы въехали в село и сообщили на КПП отряда самообороны, что желали бы остановиться у них на некоторое время, нас отвели к старейшинам, собравшимся в кучу ради такого случая, и они долго и обстоятельно толковали с Тэдом — естественно, посредством моего перевода.

Когда старейшины узнали, что англичанин приехал собирать материал для книги о справедливой войне чеченского народа с российскими оккупантами, они резко обрадовались и заметно оживились. И тут же наговорили кучу всяких гадостей про Россию. Судя по их изречениям, весь чеченский народ состоит в газавате с вооруженными силами России и с официальной Россией вообще. Потому что почти все чеченцы — кровники. У каждого свой тейп и в этом тейпе обязательно кого-то убили неверные российские оккупанты. В общем — круговой газават. Я все это переводил, Тэд старательно делал пометки в блокноте и удовлетворенно кивал, непрерывно повторяя свое «о-е!». А ведь это мирное село, здесь никого не обижали, они федералов хлебом-солью встречали! Что же будет далее, когда мы попадем на подконтрольную «духам» территорию? Да уж…

Помурыжив нас некоторое время, старейшины скопом проводили дорогих гостей в один из добротных домов, где спустя час мы имели возможность помыться в полноценной бане, даже пар присутствовал. Затем последовало обильное застолье с большим количеством тостов и многочисленными любопытствующими, которых старики за стол не пустили, но разрешили стоять рядом и слушать беседу с заморскими гостями.

Содержание беседы было преимущественно таково: великий чеченский народ всю жизнь воюет с Россией за свою независимость. Так что, как ни крути, ни черта у России из этой оккупации не выйдет — война до последнего чеченца. Свобода или смерть! Аллах акбар!

Я между делом хватил три фужера хорошего домашнего вина и перевел все это Тэду, по ходу дела комментируя на свой лад, а британец нетвердой рукой записывал, периодически откладывая ручку, чтобы ухватить со стола кусок или стакан — пить он, как оказалось, мастер. В комментариях, в частности, я указал, что плохой дядя Сталин выслал чеченов вовсе не потому, что резко невзлюбил их как нацию, а из-за того, что многие из них всячески поддерживали фашистский оккупационный режим. Тэд пьяно удивлялся и хмыкал, однако не спорил и продолжал письменно фиксировать ход беседы. Еще я высказал соображение, что если Чечне дать полную свободу и полноценно перекрыть границы, то через пару недель «духи» прибегут сами, сложат оружие и попросятся обратно в Федерацию, потому что они привыкли паразитировать и грабить, а с харчами у них большие проблемы — вон, нормальные сельчане давным-давно впроголодь живут.

— Так чего же вы их не отпустите? — поинтересовался Тэд.

— Да так, старина, — отвечал я, — еще недостаточно много денег отмыли. Вот как отмоем, сколько надо, — сразу и отпустим.

— Но ведь здесь гибнут люди! — возмутился Тэд. — Это бессмысленная бойня!

— Для правителей люди — быдло, — отвечал я. — Страна большая. Те, кто здесь бабки отмывает, — они же не гибнут. А остальные — серая статистическая масса. Нарожаем еще — нам не впервой…

И вот гости разошлись, пьяного англичанина уложили почивать, а я сидел во дворе и боролся со сном, дожидаясь темноты. Вдруг начну во сне бредить по-русски, да без акцента — хозяева, чего доброго, заподозрят еще… Нет уж, пусть все улягутся, так спокойнее.

Дом, в котором нас расположили, находился на бугре, в центре села — через промежутки в штакетнике хорошо просматривались отдельные фрагменты юго-восточной окраины.

Я подошел к забору и долго смотрел на две знакомые усадьбы, в которых менее года назад хозяйничали «лицедеи». Вспомнилась чеченская девчонка, которую насиловал толстозадый, нашедший справедливую смерть в занюханном подвале «фильтра». Интересно, помнит она меня или нет? Хм… Наверняка не помнит — она была тогда в шоковом состоянии. И потом, мы все для них на одно лицо. Однообразная враждебная сущность в разномастных «комках», со злыми глазами, колюче щурящимися из-под косынок.

Вот ведь как получается — я спас ее от насильника славянского обличья, а мою жену, может быть, сейчас терзает какой-нибудь ее соплеменник, возможно, даже родственник. Слезы навернулись на глаза… Стоп. Назад, Сыч, назад! Сантименты нам сейчас ни к чему, даже на пьяную голову. Эмоции — это потом, после завершения дела. Они губят рациональное мышление: есть цель, нужно работать, все остальное — неважно. А потому, тихо-тихо, не запинаясь, — на боковую. Спать…