Ярость - Стивен Кинг Страница 12

Я знаю, что отец всегда меня ненавидел.

Хорошенькое заявление, не правда ли? Я догадываюсь, как этозвучит со стороны. Глупо и по-детски. Похожую фразу вы произносите со слезамина глазах и дрожью в голосе, когда отец не дает вам свою машину на уик-энд илиобещает содрать с вас шкуру за очередную двойку по всемирной истории. К тому жесейчас, когда каждый считает психологию даром Божьим, пора освободиться отнабивших оскомину ветхозаветных предрассудков. И что еще остается бедномучеловечеству, едва ли не каждый представитель которого характеризуется анальнойфиксацией? Все просто. Вы заявляете, что отец ненавидел вас с самого детства, азатем выходите на улицу, стреляете в соседа, насилуете первую попавшуюся даму,взрываете парочку зданий… И надеетесь на оправдание и сочувствие публики.

Но у медали есть и обратная сторона: никто не поверит, есливы говорите правду. Как тому мальчику, который кричал о нападении волков. А яговорю правду. Нет, никаких доказательств привести не могу, ничегосущественного до той самой истории с мистером Карлсоном. Возможно, и сам отецдо той истории не знал о своей ненависти. Но если бы кому-нибудь удалосьпроникнуть в самые глубинные тайники его подсознания и извлечь эту ненависть насвет, пожалуй, папочка и тут нашелся бы что ответить. Он сказал бы, чтоненавидит меня для моего же блага.

Жизнь для моего отца — что-то вроде дорогого старинногоавтомобиля. Поскольку эту машину нельзя заменить на другую, и она достаточнодорога, вы должны содержать ее в идеальном порядке и на хорошем ходу. Раз в годвы участвуете в какой-нибудь выставке старинной техники. И на автомобиле вашемдолжна быть свеженькая краска, нигде ни пылинки, ни малейшей неисправности вмоторе, все смазано, гайки закручены, баки заправлены. Все схвачено, за всезаплачено — вот девиз моего папочки. А если о ветровое стекло разбилась птичка,смахните ее скорее, чтобы не мешала обзору.

Такова жизнь моего отца. А я для него — та самая птичка настекле.

Мой отец — крупный мужчина, с виду всегда спокойный ихладнокровный. Есть что-то обезьяноподобное в его чертах, но это не производитотталкивающего впечатления. У него светлые глаза и русые волосы; на солнце кожаего быстро краснеет, поэтому летом он всегда выглядит слегка злобным. Когда мнеисполнилось десять лет, его перевели в Бостон, и он приезжал домой только И науик-энды. Но раньше он служил в Портленде. Насколько я понимаю, он был похож налюбого такого же к отца семейства, мужчину средних лет, только рубашка к былане белая, а цвета хаки. И неизменный черный галстук.

В Библии говорится, что грехи отцов падут на голову сыновей.Возможно, это так. Тогда на мою голову пали грехи не только отца, но и всех егоближних и дальних родственников. Отцу было тяжело работать на вербовочномпункте. Я часто думал о том, насколько счастливее он был бы, оставшись вофлоте. Не говоря уже о том, насколько приятнее мне было бы видеть его домапореже. Для отца его теперешняя служба была почти невыносима. Как если бы емуприходилось видеть, что бесценные автомашины окружающих людей содержатся вотвратительном состоянии, ржавеют и разваливаются на глазах. Кто только непроходил через его руки! Люди, которые не знали, что им нужно. Люди, которыебольше всего беспокоились о том, как бы вырваться куда-нибудь из своейпривычной жизни. Ромео из колледжа, покидающие своих беременных Джульетт.Мрачные юноши, которым предоставлялся выбор между службой во флоте ипребыванием в исправительном учреждении. Недоучки с одной прямой извилиной,которым приходилось показывать, как пишется их собственное имя. А дома был я.Тоже не соответствующий отцовским представлениям, тоже не такой, как надо, тоженеправильный. Своего рода вызов. И наверное, он ненавидел меня потому, что немог этот вызов принять. Может, все было бы иначе, если бы я не походил до такойстепени больше на маму, чем на него. Это проявлялось во всем. Он называл менямаменькиным сынком. Наверное, так оно и было.

Однажды осенним днем 1962 года мне пришло в голову покидатькамнями в стекла. Отец собирался ставить вторые рамы на все окна в нашем доме.Было начало октября, суббота, и отец с утра начал планомерно, шаг за шагомготовиться к осуществлению своей идеи. Он всегда все делал тщательно, никакихоплошностей, ничего непредвиденного.

Он выносил стекла из гаража. Еще весной он заготовил их,окрасил рамы в зеленый цвет, и теперь аккуратно расставлял их вдоль дома, поштуке под каждым окном. Я наблюдал за ним. Лицо его покраснело даже подпрохладным октябрьским солнцем, легким, как поцелуй. Замечательный месяцоктябрь.

Я сидел на нижней ступеньке крыльца, смотрел на папу и напроезжавшие мимо нашего дома автомобили. Мама была в доме. Она играла напианино что-то минорное. Наверное, Баха. Почти все, что она играла, звучало какпроизведения Баха. Ветер то доносил до меня мелодию, то обрывал ее. Когда ясейчас слышу этот отрывок, в памяти всплывает тот солнечный октябрьский день.Фуга Баха для Двойных Окон в миноре.

Мимо проехал «Форд». На старый вяз села малиновка и началанасвистывать. Я слушал, как играет мама. Правая рука ее выводила мелодию, леваябрала звучные аккорды. Когда ей хотелось, мама могла играть превосходныебуги-вуги, но это случалось нечасто. И даже буги-вуги в ее исполнении звучалитак, будто их сочинил все тот же Бах.

И тут вдруг меня осенило. Я понял, как прекрасно было быразбить все эти стекла. Одно за другим, сперва верхние половины, потом нижние.

Вы скажете, это было не что иное, как желание отомститьотцу, сознательное или бессознательное. Разрушить его идеальный мир. Но, честноговоря, я не помню, чтобы отец как-то фигурировал в моих мыслях в этот момент.Мне было четыре года. Стоял ясный октябрьский денек. Чудесный день, словноспециально предназначенный для того, чтобы бить стекла.

Я встал и пошел собирать камни. На мне были короткиештанишки, я набил полные карманы камней, и со стороны они наверняка смотрелисьзабавно, как огромные яйца. Я шел по дороге, то и дело наклоняясь за новымкамнем. Проехала машина, я подался в сторону, водитель повернул руль в другую.Женщина сзади него держала на руках ребенка.

Когда я решил, что собрал достаточно камней, я вернулся налужайку, взял один из них в руки и швырнул в стекло, стоявшее под окномгостиной. Я изо всех сил старался попасть. Но промахнулся. Тогда я взял другойкамень, тщательно прицелился и кинул прямо в середину окна. По спине пробежаллегкий холодок. Наконец-то я попал в цель. Окно звякнуло, по стеклу пробежалатрещина.