Провидение - Кэролайн Кепнес Страница 12

— Джон, она рассказала тебе о своем бойфренде?

Сердце колотится. Так я и знал. Такое всегда знаешь. Чувствуешь неладное, гонишь прочь сомнения, стараешься не думать, как и о проклятой книге и проклятом письме. Я знал, что она слишком вежлива. Знал, что в ее эсэмэсках слишком много восклицательных знаков. Знал, что в ней что-то немножко изменилось. Я говорил себе, что не стану заглядывать на «Фейсбук» и другие такого рода сайты, потому что психолог, с которым я разговаривал в тот первый день, сказал, что это будет лишнее. Но, по правде говоря, я просто не хотел увидеть это своими глазами. Не хотел знать наверняка.

— Кэрриг, да?

Мама качает головой, но оно, это слово, выползает, будто шипение.

— Да.

Не могу уснуть.

Я все-таки отправил Хлое сообщение, но не сказал, что знаю. Она забросала меня вопросами: «Ты хотя бы что-то помнишь? Тебе снились сны? Что ты делал, когда очнулся? Помнишь тот первый момент? Что последнее ты помнишь? Как думаешь, почему он тебя забрал? Ты боялся его? В школе только и говорят об этом, какой он был странный, как страшно даже думать о нем, как тебе не повезло и как это несправедливо. Думаешь, его поймают? Помнишь, как он хотел, чтобы мы все укололи палец для какого-то генетического теста? И чтобы мы вырвали немного волос? Это же настоящее безумие, что он преподавал в нашей школе. Я просто с ума схожу, когда думаю об этом. Ты, должно быть, дико злился, да?»

Задать ей свои вопросы я не могу. Тебе действительно нравится Кэрриг Беркус? Как это началось? Почему? Он тебя целовал? Ты приводила его в наш домик? Ты когда-нибудь хотела поцеловать меня так, как целуешь его? У тебя был с ним секс? Ты говоришь с ним так же, как говоришь со мной? Как ты можешь быть одной со мной и другой с ним? Ты скучала по мне? Ты перестала потом скучать по мне? Ты на самом деле его любишь? Да? Как ты можешь его любить? Как?

В дверь скребется Коди Кардашьян, и я впервые за все время впускаю его. Хлопаю ладонью по кровати — давай, иди сюда. Пес высовывает язык. Хочу сказать, что он зря тратит время, что мне нравятся хомячки. Но пес твердо намерен со мной подружиться. Вертится, тявкает, тычется в меня носом. Любит меня. А Хлоя не любит. Я снова плачу, и Коди не отворачивается, как сделали бы люди. Он придвигается ближе. Подтягиваю его на колени. Спасибо, малыш. А потом, даже не поняв, как это произошло, я засыпаю. Мне снится, что я с Хлоей. Мы в моем домике, и затем, как бывает, когда выходишь из хорошего сна, занавес падает, ты открываешь глаза и с болью понимаешь, что не все так просто.

Я чувствую это, едва проснувшись. Рядом со мной свернулось что-то застывшее и холодное, что-то, бывшее мягким и теплым. Вместо шумного дыхания — тишина. Осознание случившегося приходит еще до того, как взгляд падает на безжизненное тело Коди. Я знаю, что случилось. Мне знаком запах смерти. Думаю, он знаком всем.

Кричать нельзя. Нельзя будить родителей. Мертвый пес; я не верю тому, что вижу. Он пришел в комнату абсолютно здоровым. А теперь его нет. Он спас твою маму. Она не должна узнать. Я надеваю новые кеды, которым так радовался несколько часов назад. Беру на руки маленькое тельце. По-другому не получится.

Когда я, похоронив Коди, возвращаюсь домой, родители еще спят.

Сна ни в одном глазу, будто выпил чашек десять кофе. Я на взводе, тело гудит, как город, который никогда не спит, везде только зеленые огни, везде хаос и шум.

Ззззззззззззз…

Первой, как всегда, встает мама. Свистит, зовет пса: «Коди, малыш. Иди к мамочке. — Не дождавшись и не слыша лая, она будит папу и сердито бросает: — Я же говорила, что эта собачья дверь никуда не годится». Папа мычит спросонья, и я узнаю краткую историю собачьей двери. Коди уходит и не возвращается. Похоже, это сойдет мне с рук, думаю я, как совершивший злодеяние преступник. Но я же ничего такого не сделал. Так ведь?

Папа открывает раздвижную дверь, и я выглядываю в окно. Смотрю, как он ходит туда-сюда, похлопывая в ладоши и посвистывая: «Коди! Малыш, ко мне!» Мама внизу, топчется, ищет зажигалку, находит, поднимается наверх и осторожно, чтобы я не слышал, как щелкает замок, закрывает дверь спальни. Наверное, думает, что я сплю, и не догадывается, что я притворяюсь. Мама не хочет меня разбудить, не хочет, чтобы я услышал, как она плачет у себя в комнате. Когда я был ребенком и когда ей хотелось поплакать, когда ей не хотелось и минуту побыть матерью, она так и делала. Проходит немного времени, и до меня доносятся знакомые звуки рыданий и отцовские оклики: «Коди!»

Открываю «Ужас Данвича». И прямо со страницы прыгают слова Роджера: «Добро пожаловать, Джон».

Похоже, я становлюсь параноиком, начинаю думать, что со мной что-то не так. Хлоя упала в обморок. У мамы идет из носа кровь. Папа отключается. Коди умер. Голова идет кругом. Я уже представляю себя невидимым, убивающим всех чудовищем.

Тебе нужно малость остыть.

Возможно, я все это придумал и случившееся не имеет ко мне никакого отношения. Роджер Блэр — странный тип, а странные типы пишут странные вещи. Может быть, ему не на чем было написать письмо и книжка просто подвернулась под руку. Письмо. «Будет интересно посмотреть, что из этого выйдет». Что он имел в виду? И насчет того, что я особенный, что у меня есть сила? Чего бы я только не отдал, чтобы увидеть его снова. Я хочу этого даже сильнее — какая ирония! — чем поцеловать Хлою.

Слышу, как мама звонит по телефону.

— Здравствуйте. Хочу заявить о пропавшей собаке, это правильный номер?

Она внизу, и я выхожу онлайн. Смотрю на свои фотографии, читаю статьи о Мальчике-из-подвала, Чуде в Нашуа. На снимке я стою между родителями — какая жизнеутверждающая история. Прежний я — тщедушный и неловкий, теперешний — сильный, возвышающийся над папой и мамой. Вижу рисунки, сделанные Хлоей для полиции. В газете все показано хорошо.

Как продюсер «Эллен» ^[19] сказал моей маме: «Мы любим вашего сына, потому что он — вдохновение».

Ищу в «Гугле» Роджера Блэра, читаю все, что есть. Как он был профессором в Университете Брауна до своего увольнения. Как проводил эксперименты с растениями, бананами и солнцем. Толку от этих статей никакого, и голова опять идет кругом. Выключаю свет и смотрю в потолок. В темноте не видно ничего, и я без труда представляю, что снова нахожусь в подвале, и вот сейчас войдет Роджер Блэр и скажет, что он сделал со мной на самом деле.

На следующее утро мама постит фотографии Коди на своей странице в «Фейсбуке», а папа отмывает наше крыльцо.

— Прошлой ночью кто-то забросал наш дом яйцами, — говорит мама. — Что тут скажешь, Джон? Беда не приходит одна.

Хлоя

Хорошего места, чтобы разбить чье-то сердце, не бывает. Я выбираю дворик перед «Старбаксом». Может быть, подвести черту легче, если на тебе форма, если перерыв не вечен, а имеет начало, середину и конец. Что нам действительно нужно, так это покончить со всем.