Долина костей - Майкл Грубер Страница 111

Спустя несколько дней им, наверное, прискучило или же они побоялись, что я не выдержу, и меня поместили, по моему предположению, в военный госпиталь, где я проснулась в чистой постели, напичканная болеутоляющим, с вправленными плечами и забинтованными ранами. Доктор Изади, маленький, аккуратный тип с седеющими усами, в поблескивающих авиаторских очках, назвал себя моим лечащим врачом, но настолько очевидно принадлежал к мухабарати, что мог бы вместо белого халата напялить футболку с надписью «ТАЙНАЯ ПОЛИЦИЯ». Он проявил прямо-таки трогательную заботу о моем здоровье, уверяя, что если они снова возьмутся за дело, то мой организм не выдержит и я умру, в связи с чем мне просто необходимо рассказать им все, что они хотят узнать. Или ему…

И так далее. Это вполне могло бы сработать: метод, когда сначала тебя истязают, а потом позволяют прийти в себя, оправиться от боли, вполне эффективен, потому что мысль о возможном возобновлении страданий страшнее, чем сами эти страдания. Беда в том, что мне нечего было им сообщить. Полковник был убежден, что Ричардсон обнаружил в районе Верхнего Собата богатейшее месторождение нефти. Послушать его, так выходило, что, согласно сообщениям нефтяников по радио, речь шла о немыслимых миллиардах галлонов. Пятьдесят, шестьдесят миллиардов — богатство, по сравнению с которым Бар-аль-Джазаль сущий пустяк! Он все время допытывался, как я распорядилась полученными данными и на кого я работаю, потому что они, разумеется, не могли поверить, что какая-то монахиня могла вдруг создать на пустом месте армию рабов. За этим, по его мнению, должны были стоять американцы, русские, китайцы или израильтяне. «Где данные о нефти? Кому ты их передала?» — этот вопрос повторялся снова и снова.

Фокус состоял в том, что никакой нефти не было. На сей счет Ричардсон высказался однозначно, и не думаю, что он стал бы мне врать. Конечно, я в этой области не специалист, но книгу «Основы геологии нефти» проштудировала и усвоила в достаточной степени, чтобы понять, насколько обоснованно его утверждение. Вел ли он игру со своими работодателями, я не знаю, но аль-Мувалид никак не хотел с этим соглашаться. Было очевидно, что, если я не смогу удовлетворительно откликнуться на его бредовую фантазию, он замучает меня до смерти. Я даже вознамерилась предпринять попытку побега, хотя с истерзанными ступнями могла только ползать на четвереньках, так что вся надежда была на то, что эта попытка повлечет за собой более быструю и не столь мучительную смерть. Однако ничего такого не потребовалось.

Однажды ночью я проснулась, почувствовав, что чья-то рука прикрыла мне рот, ее владелец приложил палец к своим губам, откинул одеяло, поднял меня, как ребенка, из постели и вынес наружу из комнаты по коридору в ночь. Там дожидались другие люди, вооруженные короткими автоматами. Перед тем как меня пристегнули ремнями к носилкам и погрузили в военную машину «скорой помощи», я успела заметить лежавшее в луже крови тело, услышала краткий треск огня и глухой взрыв, а потом мы уже мчались по дороге. Машина с ревом неслась вперед, в то время как мужчина с короткой бородкой осмотрел меня при свете фонарика, нащупал пульс, прослушал сердце, смерил температуру. Сквозь шум двигателя я расслышала голоса, говорившие по-немецки.

— Кто вы?

— Друзья, — ответил он. — Тебе лучше поспать.

У него был легкий акцент. Спросить о чем-то еще я не успела: ощутила на бедре прохладу, легкий укол и отключилась.

А открыв на следующий день глаза, заплакала, потому что обнаружила себя вовсе не на Небесах, с Норой. Первым, что я увидела, было лицо Питера. Последовал обычный вопрос: «Где я?» И он ответил: «Мы на Мальте, в Валетте». Он рассказал мне, что собрал своих знакомых и приятелей, главным образом немцев, которые прибыли на паре вертолетов в военный госпиталь, где меня содержали, и сделали то, что сделали. «Кто мог организовать это ради меня?» — удивилась я, прикинув, во сколько должна обойтись подобная операция, и он ответил, что все счета оплачены обществом. Почему? «Иногда мы работаем вместе», — пробормотал он не без смущения.

— Муча? — уточнила я, и он кивнул.

— Да, Нора подняла бы страшный шум, но у нас есть общие интересы. Я привез из Вибока твою сумку с вещами, — добавил он. — Их немного, но я подумал, вдруг они тебе понадобятся. Я возвращаюсь обратно в Вибок. А как ты?

Я принялась размышлять об этом, озираясь по сторонам, оглядывая свою комнату — типичную больничную палату с окном, через которое проникали запахи газолина, стряпни и городской шум, забытый с тех пор, как мы покинули Рим.

— Нет. Там мои дела закончены.

— Куда тогда?

— Во Флориду, — сказала я. — Я хочу домой.

Так и вышло: когда я достаточно окрепла и набралась сил, они с паспортом на имя Эммилу Дидерофф переправили меня на самолете в Лондон, а потом в Майами, где в аэропорту я случайно наткнулась на Дэвида Паккера, и оказалось, что он знает Джеймсонов. Он сдал мне под жилье свою лодку и помог устроиться на работу к Уилсонам. Вот я и жила, как церковная мышка, до того дня, когда увидела на Первой юго-западной улице Джабира аль-Мувалида, а остальное вам известно. Я не убивала его.

Здесь все и заканчивается, и не просите меня растолковать, что, как да почему, на это я не способна. Изложенная здесь история правдива, но кто знает источники памяти? Или судьбы? Только Бог. Или, как говорит святой в конце исповеди: «Кому под силу дать разумение сего уму человеческому? Ангел сможет ли истолковать сие даже ангелу, так какой же ангел сумеет помочь человеку постичь непостижимое? Только Тебя можно спросить, только Тебя можно молить, только в Твою дверь можем мы постучаться, и воистину будем приняты, и услышаны, и обретем дверь открытой».

Эммилу Дидерофф (Эмили Гариго, бывшая послушница Общества сестер милосердия Крови Христовой)

В столь небольшой книге практически невозможно описать муки и страдания, выпавшие на долю сестер милосердия Крови Христовой в годы Второй мировой войны, и это при том, что судьба многих из них остается невыясненной по сей день. Достаточно сказать, что из семидесяти трех сестер, числившихся в польской орденской провинции в 1939 году, войну пережили лишь трое. (Генеральная приоресса Польши, сестра, доктор Людмила Понисская погибла при бомбежке Варшавы. С самого начала боевых действий она находилась в больнице общества и помогала страждущим до того момента, когда ее операционная была разрушена прямым попаданием авиационной бомбы.) Схожая судьба постигла большую часть сестер, возглавлявших европейские орденские провинции. Многие материалы по истории общества были безвозвратно утрачены, после того как немцы заняли Дом матери в Намюре и превратили его в военный санаторий. Генерал-мать Сапенфилд была арестована в июле 1941 года, вскоре после получения гестапо распространенного ею среди сестер секретного меморандума, призывающего оказывать всю возможную помощь евреям и другим невинным жертвам нацизма. «Германский рейх объявил войну не правительствам и армиям, а целым народам, — писала она, — однако эти люди не являются воюющей стороной и, следовательно, должны рассматриваться нами как невинные жертвы, отказ от помощи которым был бы попранием нашего священного обета». Благочестивая мать скончалась зимой 1943 года, в концлагере Равенсбрюк. В феврале 1944 года общество было объявлено вне закона на всех оккупированных Германией территориях. Обители были закрыты, активы конфискованы, многие сестры арестованы. Восемьдесят три сестры погибли в концлагерях.