Евангелие от Сатаны - Патрик Грэхам Страница 11

Мария два месяца пролежала в глубокой коме, борясь за жизнь в реанимационном отделении бостонской больницы Черити. Два месяца клетки ее мозга вели беспощадный бой, чтобы не вернуться в еще более глубокую кому, из которой ее вытащили врачи. Два месяца она провела в сумерках своего собственного мозга. Тело Марии перестало действовать: ее мозг оборвал все связи, соединявшие его с этим мертвым набором мышц. Но ее сознание каким-то загадочным образом уцелело. Так иногда один предохранитель продолжает работать, когда все остальные сгорели. Мария слышала приглушенные звуки рядом, чувствовала, как струи воздуха касаются ее лица, улавливала слухом городские шумы, долетавшие в ее палату через полуоткрытое окно, видела движения медсестер возле своей постели. Но все это было как будто очень далеко от нее.

Ее подключили к аппарату искусственного дыхания. Она чувствовала, как врывается в ее горло воздух при каждом искусственном вдохе машины, ощущала давление поршня, которое раздвигало легкие, а потом давало им выпустить отработанный воздух наружу перед тем, как аппарат вдует в них новый. Она слышала шуршание меха, который двигался вверх и вниз внутри своего стеклянного корпуса, скрип электрокардиографа, соединенного с аппаратом. Звуки этого синтетического мира долетали до нее словно через слой бетона или через мраморную плиту. Как будто Мария, заточенная в собственном теле как в тюрьме, лежала на сатиновой обивке гроба, и гроб уже закрыт, и ее скоро опустят в темную ледяную могилу. Как будто переутомившийся врач констатировал смерть ее тела, но не стал выяснять, жив ли мозг, и подписал разрешение на ее похороны. И она, живой мертвец, навсегда осуждена блуждать внутри себя самой, и никто не услышит, как она кричит в темноте.

Временами, когда на больницу опускалась ночь, Марии удавалось уснуть. Тогда она слышала во сне стук дождя по мрамору ее надгробной плиты и птиц, которые прилетают на могилу клевать зерна, принесенные ветром. Случалось даже, что ей снился скрип щебня под ногами одетых в траур посетителей кладбища.

Иногда ее измученное сердце вдруг переставало биться, и остаток сознания начинал колебаться, как огонь свечи, Мария умирала во сне. Она отдавала себя на волю неизмеримого холода, который снова ее охватывал. А потом ее ум собирал последние силы, как обезумевший от страха ребенок среди ночи. Когда включалась тревожная сигнализация, Мария вопила от страха, но этот крик никогда не мог вырваться за пределы ее губ.

Когда начинали звучать сигналы тревоги, слух Марии улавливал чьи-то голоса. Они доносились издалека — так человек, плывя под водой, слышит разговор на берегу. Эти испуганные голоса прилетали ниоткуда, окутывали ее и заливали, как вода. Каждый раз она чувствовала, как чьи-то руки срывают с нее сорочку и массируют сердце, едва не ломая грудную кость, чтобы заставить переполненную кровью сердечную мышцу снова сокращаться. Иглы прокалывают ей вены. Сначала легкое пощипывание, потом невыносимое жжение: синтетический адреналин распространяется по ее организму. После этого на ее груди ложатся две металлические пластины, и в воздухе раздается пронзительный свист. Далекий голос кричит что-то, чего Мария не понимает, и ее тело резко изгибается под ударом белой молнии — электрического разряда. Она слышит скрип электрокардиографа, который резко рванул вперед, и свист дефибриллятора, наполняющего аккумуляторы для следующего разряда. Металлические пластины трещат на ее коже. Трах! Новая белая молния вспыхивает у нее в мозгу. Ее сердце сокращается, останавливается, снова сокращается, опять останавливается. Потом оно беспорядочно вибрирует и наконец начинает раз за разом сокращаться и расслабляться. Каждый раз, когда ее сердце снова начинало работать, Мария чувствовала, как ледяная струя кислорода снова проникает в ее горло и расширяет легкие, как раздуваются артерии и вернувшаяся на свое место кровь бьет в виски. В тишине начинал как молот стучать ее пульс. Наконец голоса вокруг нее затихали, и чья-то холодная рука вытирала пот с ее висков. Мария, заточенная внутри себя самой, как в тюрьме, начинала плыть между жизнью и смертью. Испуганная до ужаса Мария никак не могла умереть.

Очнувшись, она узнала о смерти Марка и Ребекки. Марк несколько дней умирал в соседней палате. А маленькую Ребекку удар отбросил так далеко, что спасатели нашли от ее тела лишь несколько обугленных кусков.

Мария не помнила их лица. Свое лицо она тоже не помнила. Когда в первый раз встала со своей больничной постели, в ванной не узнала собственное отражение в зеркале. Длинные черные волосы, белая как фарфор кожа, большие серые глаза, которые смотрели на нее; плоский живот, половые органы и бедра, которых касались ее пальцы, чтобы узнать; руки, мышцы которых болели от напряжения, и эти, похожие на кукольные, ладони, которые она поворачивала в разные стороны перед глазами, — все это не было частью ее самой. Как будто это тело было лишь одеждой из кожи и мышц — комбинезоном из плоти, который был надет на настоящее тело и покрывал его полностью. Мария даже попыталась сорвать с себя ногтями эту «одежду».

Тридцать месяцев она заново училась ходить, говорить и думать. Тридцать месяцев искала, для чего ей жить дальше. Потом вернулась в свое подразделение федеральной полиции.