Фотография из Люцерна - Уильям Байер Страница 11

Вена, Австрия. Конец февраля 1913 года.

Ясный морозный день.

Тот же молодой человек сидит за столиком в той же кофейне, чего-то ждет и нетерпеливо поглядывает на дверь. Когда входит Лу, он подскакивает, вытягивается и будто вот-вот щелкнет каблуками.

– Фрау Саломе! Спасибо, что пришли.

– Вы можете звать меня фрау Лу. Почти все обращаются ко мне именно так.

– Спасибо!

Лу садится.

– Пожалуйста, не надо подобострастия. – Юноша кивает. – Я получила письмо. Рада, что вы приняли мой совет и посетили кое-какие из галерей.

– Разумеется, я вас послушал.

– Оставьте. Это было просто предложение.

– Вы сказали, что это условие. Или я повинуюсь – или следующей встречи не будет.

– Ох, я и забыла, как с вами трудно. Ну, так что вы думаете?

– О картинах?

– Разумеется, о картинах! Не ерничайте, прошу вас!

– Мое честное мнение?

– Само собой.

Молодой человек внимательно смотрит на Лу с легкой улыбкой: она хочет откровенного разговора? Что ж, он примет вызов. Не станет яростно спорить, как обычно, нет, – просто покажет ей, что у него тоже есть своя позиция.

– По правде говоря, мне не понравилось. А если еще честнее, меня воротит от такого искусства.

– Забавно. И отчего же?

– Разложение. Излишняя чувственность, даже непристойность. Подчеркнутое уродство. Особенно у Кокошки. Он не представляет, во имя чего существует искусство.

– И во имя чего же?

– Ну… Я хочу сказать… – Он снова начинает заикаться. – Н-не понимаю в-вопрос. Почему вы спрашиваете меня, художника?

– Потому что хочу дойти до основы, – поясняет Лу. – Что есть искусство? Каково его назначение? Как можно разделить картины и их создателей? Вам нравится Вагнер?

– Я его боготворю!

– И, конечно, вы задавались вопросом, чем вызваны ваши чувства?

– Совершенно трансцендентное чувство, когда звучит его музыка. Однако при чем здесь Вагнер? Вы сравниваете Вагнера и Кокошку?

Лу качает головой:

– Конечно нет, но в произведениях Кокошки есть нечто особенное. Как и все великие творцы, он выражает себя особенным образом. Как Вагнер, который не похож ни на какого другого композитора, узнаваем. Так и Кокошка. Его работы не похожи на картины других художников. Это же касается полотен Шиле и Климта.

– Эти, по крайней мере, умеют рисовать! Хотя мне отвратительно то, что они изображают!

– А если обойтись без слов вроде «воротит» и «отвратительно»?

– Возможно, я плохо объясняю. В их работах – распад и тлен. Даже когда они пытаются изображать нечто жизнеутверждающее, работы уродливы, поскольку касаются мерзких вещей. Голые, искаженные судорогой тела! Скрученные конечности! Я сделал то, о чем вы просили: я сходил на их выставки. А потом отправился в Императорский музей истории искусств – успокоить нервы и очистить зрение. По сравнению с тем, что выставлено в музее, экспонаты этих «прогрессивных» галерей – просто мусор.

– Ну, у вас явно сформировалось определенное мнение. Как и у меня. Я смотрю на ваши акварели и вижу, что художник отображает не суть предмета, а его поверхность. Церкви, домики, мостовые… Рисовано тысячи раз!.. В этом нет, разумеется, ничего плохого – но какое это имеет отношение к сути вещей? А современные художники исследуют именно ее. Появление в нашей жизни фотографии заставляет художников смотреть глубже. Я убеждена: искусство двадцатого века будет базироваться именно на таком видении. Художники увлекут нас в глубины подсознательного, откроют новые пути. Психоанализ, который я сейчас изучаю, – как раз попытка такого взгляда внутрь, чтобы понять побуждения, делающие нас теми, кто мы есть. Что скрывается за нашими фантазиями? Какие внутренние конфликты выводят нас из равновесия? А ведь они порой могут причинить реальный вред. Великие художники современности тоже хотят это понять.

Молодой человек широко улыбается:

– Вам нравится наш разговор?

– О, да! Обожаю разговоры об идеях!

– Да, и я.

– Так что, хотя мы не сходимся в оценке отдельных художников, это нас объединяет, верно?

Лу демонстративно морщится, услышав такое предположение.

– Вы ведь знали Ницше. – Юноша не спрашивает – утверждает. Лу настороженно кивает. – Не обижайтесь. Всем известно, что вы были знакомы. И та фотография…

Она вздрагивает.

– Прошу вас, давайте сменим тему! За прошедшие тридцать лет я чего только не наслушалась! Особенно в свете того, что Фриц позже написал: «Когда собираешься к женщине, не забывай кнут». – Она фыркает.

– Да, я очень хорошо вас понимаю. Но Ницше вызывает у меня такое же благоговение, как Вагнер. Я знаю, что у них были сложные отношения, читал в вашей книге о Ницше. – Молодой человек пристально смотрит на Лу. – Я раздобыл себе экземпляр, и после нашей встречи перечитал дважды; уверен, что еще не раз прочту. Книга вроде бы о Ницше, однако про ее автора тоже многое становится понятно.

Как и во время предыдущей встречи, Лу начинает испытывать неловкость. Какая-то дорога с односторонним движением: он столько обо мне знает, а я о нем – ничего.

Собеседник будто не замечает ее дискомфорта.

– Вагнер, Ницше – это великие люди. Величайшие за последнее столетие.

– Безусловно, Вагнер великий композитор, а Ницше – великий мыслитель. Тем не менее, я не назвала бы их «величайшими людьми». С человеческой точки зрения, они глубоко порочны.