Повестка - Джон Гришэм

Послание доставили обычной старомодной почтой – судье былопочти восемьдесят, к тому же он не доверял современным новшествам типаэлектронной почты или факсов. Ни разу в жизни он не пользовался автоответчикоми вообще старался как можно реже подходить к телефону. Всю свою корреспонденциюон отстукивал двумя пальцами на древнем «Ундервуде», сидя за рассохшимся бюропод портретом Натана Бедфорда Форреста [1]. Во времена Гражданской войны дед судьиплечом к плечу с Форрестом участвовал в битве при Шило [2], и даже сейчас во всейистории страны для его внука не существовало фигуры более значительной. Напротяжении тридцати двух лет судья с неизменной твердостью отказывался вестикакие-либо дела в день 13 июля – день рождения генерала.

Вместе с толстым журналом и счетами за электроэнергию письмолежало в канцелярии юридического факультета, в ячейке профессора Рэя Этли.Конверт профессор узнал сразу: точно такие он получал еще студентом. Другихотец, которого он, как и все остальные, называл просто судьей, не признавал.

На мгновение профессор задумался: вскрыть конверт сразу илисделать это чуть позже? Зная судью, определить, хорошие в письме новости илиплохие, он не мог. В последние годы отец здорово сдал, так что рассчитывать надобрые вести не приходилось. Судя по толщине конверта, в нем находился, какобычно, один-единственный листок бумаги. Судья никогда не отличалсяпристрастием к эпистолярному жанру, хотя в былые времена обращал к присяжнымпространные и почти страстные речи.

Без сомнений, письмо было чисто деловым. Пустословия судьяне выносил ни в беседе, ни на бумаге. Попивая с сыном на крыльце дома чай сольдом, он неизбежно заводил разговор о давних баталиях, о Шило. Вину запоражение конфедератов отец возлагал исключительно на франтоватого генерала ПьераБорегарда [3], человека, к которому он испытывал бы ненависть даже на небесах –если бы, волей случая, они там встретились.

Жить судье оставалось недолго. Рак желудка прогрессировалмедленно, но верно. Избыточный вес, диабет, вечно дымящаяся во рту трубка,больное сердце (выдержавшее тем не менее три инфаркта) и множество другиххворей, которые мучили его уже почти двадцать лет, предвещали скорый конец.Накатывавшая когда-то приступами боль стала неотступной. Три недели назад, вовремя их последнего разговора (звонил, конечно, Рэй – междугородные звонкисудья считал непозволительной роскошью), голос отца звучал в телефонной трубкедовольно невнятно. Они не проговорили и двух минут.

Обратный адрес был оттиснут на конверте золотом: Ройбен В.Этли, председатель суда, округ Форд, Клэнтон, штат Миссисипи. Рэй сунул конвертпод глянцевую обложку журнала и вышел из канцелярии. Никаким председателем судаотец давно не был: девятью годами ранее избиратели отправили его в отставку, иот этого удара Ройбен Этли так и не оправился. Подумать только – тридцать двагода безупречной службы, и досточтимые сограждане решили променять его накакого-то бойкого молодого человека, о котором узнали из рекламных плакатов!Судья наотрез отказался принять участие в избирательной кампании. Сказал, чтоему и без того хватает работы, что люди его знают и, если захотят, переизберут.Такую позицию многие сочли вызывающей. Получив всего одну пятую голосов, РойбенЭтли оказался не у дел.

На то, чтобы выселить его из здания окружного суда, потребовалосьтри года. Располагавшийся на втором этаже кабинет уцелел при большом пожаре икаким-то чудом даже избежал ремонта. Судья просто не пустил туда ни плотников,ни маляров. Когда власти все-таки убедили Этли оставить помещение (в противномслучае они грозили выдворить его силой), он набил картонные коробки из-подблоков сигарет скопившимися за тридцать лет работы никому не нужными папками,блокнотами, старыми справочниками и перетащил бесполезный архив к себе домой.Разместить все это богатство в одной комнате не удалось, от его тяжестипрогибались полки стеллажей в коридорах, гостиной и даже в прихожей.

Рэй приветственно кивнул знакомому студенту, обменялся паройслов с коллегой, вошел в свой кабинет и запер дверь на ключ. Положивкорреспонденцию на стол, он снял пиджак и повесил на ручку двери, окинулвзглядом хаотическое нагромождение книг. Черт побери, нужно все-таки выкроитьвремя и навести хотя бы минимальный порядок.

Обстановка кабинета состояла из небольшого письменногостола, рабочего кресла и крошечной софы. Заваленный бумагами стол наводил намысль, что хозяин его – человек чрезвычайно занятой. Но думать так было быошибкой. В весенний семестр Рэй читал лишь один курс – по антитрестовскомузаконодательству. Считалось, правда, что он пишет очередное исследование опромышленных монополиях. Труд был явно обречен на забвение, зато добавил былишнюю строку в список его научных публикаций. Как всяким уважающим себяпрофессором, Рэем двигало незыблемое правило академической жизни: «Печатайся либоканешь в безвестность».

Опустившись в кресло, он локтем сдвинул к краю стола бумаги.

Письмо было адресовано Н. Рэю Этли, профессору юридическогофакультета Виргинского университета, Шарлотсвилл, Виргиния. Буквы «о» и «е» втексте выглядели совершенно одинаковыми черными кружками. Новая лента«Ундервуду» отца требовалась уже лет десять, а шрифт в машинке не чистили,наверное, ни разу. Литера «Н» означала «Натан», в честь генерала Форреста,однако знали об этом единицы. Самая громкая ссора между отцом и сыном произошлатогда, когда по окончании школы молодой человек решил отказаться от первойчасти своего имени и идти по жизни всего лишь Рэем.