Жизнь: вид сбоку - Александр Староверов Страница 9

«Неужели все?» – думает он.

«Неужели все?» – думаю я.

Королева еще раз наклоняется и целует меня в губы.

Мы с ним понимаем. Оба. Окончательно. Бесповоротно.

Все…

Я снова становлюсь цвета флага с серпом и молотом. На этот раз от счастья. И еще – от стыда. Мне очень стыдно перед Денисом. Я же не за этим возвращался.

Я не хотел…

Денис вытаскивает из кошелька еще один червонец, кидает его на блюдечко и, не сказав ни слова, уходит. На полпути к выходу он разворачивается, снова подходит к столу и кладет на него четвертак.

– Это вам на гостиницу или квартиру, в общем, придумаете чего-нибудь…

Он уходит.

Я дергаюсь, хочу ссадить Иру с колен, чтобы вернуть благородному Денису его деньги, но Королева лишь сильнее прижимается ко мне и шепчет сладкими от крема губами:

– Потом отдашь…

И улыбается.

Она так улыбается, что я забываю обо всех деньгах и Денисах на свете.

Я целую ее – и забываю даже о себе.

Боже мой, какими прекрасными юными дураками мы были!

Я, Денис, Королева…

Никогда больше я не испытывал такой глупой и чистой любви. Бывало, любил сильнее, бывало, сдохнуть был готов от любви, бывало, даже почти подыхал, но чтобы так…

Я спрашивал у нее потом: когда она меня выбрала и почему. Она долго отнекивалась, а потом призналась:

– Да еще на дискотеке, где ты качка уделал. Все тривиально, мой дорогой. Сказки не врут.

– А зачем же ты тогда сказала, чтобы Денис тоже был твоим парнем, зачем полтора месяца мучила и меня и его?

– Ну как же не помучить? – удивилась Ира. – Еду, прежде чем съесть, разогревают. Нельзя же как животные – сырым жрать, с кровью…

Эти азы величественной женской логики меня убивали. Я не мог понять, я никак не мог понять…

– Хорошо, допустим, – не унимался я. – Меня нужно было подогреть – гигиена, этикет и все такое, но Денис? Он же хороший парень, он не заслужил, ему за что?

– Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать… Он и правда хороший. Но он и есть – огонь, на чем бы я тебя еще подогревала? Это же так просто, любая девушка это знает, даже самая тупая. И потом, ты не представляешь, как забавно вы оба смотрелись, когда хотели очаровать меня. Особенно ты. С деньгами – это вообще шедевр. Я поняла, что они у тебя кончаются, за два дня до того, как это понял ты сам. Я хорошо умею считать, между прочим. И ты так переживал, так смешно отказывался от еды, никогда не забуду! Чарли Чаплин отдыхает в сторонке…

– Но почему, – продолжал докапываться я до правды, – почему ты выбрала меня, а не его? У него машина, у него деньги, он симпатичный, умный и благородный парень. Кто я по сравнению с ним? Почему?

Ира долго не хотела отвечать на последний вопрос. И только спустя несколько месяцев, после особенно бурного нашего соития, не выдержала и промурлыкала:

– А потому что ты на пятнадцать сантиметров выше, не люблю я маленьких. И плечи у тебя шире. И раздумывать ты не стал, когда ко мне упырь этот приклеился накачанный. И любил, и хотел ты меня больше, чем Денис. А Денис? Что Денис… Слишком правильный, слишком благородный, слишком хороший. Слабый он какой-то. Повезло ему просто с родителями. Пресный он и не опасный. А ты… ты – гад, страшно с тобой, но и весело. И вообще ты, гад, отстань от меня. Расколол девушку, воспользовался положением, как гестаповец какой-то. Отстань!

Слава отважным комсомолкам конца восьмидесятых! Слава последним наивным русским женщинам!

Я благодарен вам и не забуду вас никогда. Вы не были дурочками, вы многое понимали, и женского, природного, от матушки-земли, было в вас немало. Но лишние пятнадцать сантиметров роста, но плечи и буйный нрав затмевали для вас все блага мира.

Сейчас ваши дочки поумнели и измельчали, они отдаются серым духовным и физическим карликам за возможность выплачивать ипотеку в Балашихе. Они накачивают губы ботоксом, чтобы обольстить вялых уродов с их вялыми воровскими бабками. Они отчаялись и потеряли надежду. Они даже стали находить удовольствие в своей черной и беспросветной жизни. Они – не вы…

А вам – слава!

И вам слава, благородные парни – мушкетеры моего поколения! Вам, которые читали правильные книжки, слушали правильную музыку и смеялись над глупым совком. Вам, которые презирали деньги и хотели прожить правильную и осмысленную жизнь.

Всем нам слава, мы были юными наивными идиотами.

Но мы были прекрасны!

Мы были… были… а теперь нас нет. Испарились, исчезли куда-то. Если честно, мы и есть те вялые уроды с воровскими бабками, или мы получаем от этих вялых уродов свои деньги, что еще хуже.

Мы со всем примирились, мы ко всему приспособились, лишь бы нас не трогали. Лишь бы дали возможность выплачивать нам свою мышиную ипотеку за квартиру в Балашихе, или «Мерседес» купить для жены, или домик в Испании, или детей выучить.

Кому как повезло.

И может, не наша это заслуга, что мы были такими прекрасными? Может, это ненавидимый нами совок подсобил? У нас отсутствовали соблазны – вот и получились мы такими прекрасными, а грянули вскоре иные времена, пожестче, и превратили нас в уродов, и детей наших превратили?

Так? А может, и не так. Может, я просто брюзжу и старею. И где-то сейчас, прямо сейчас дружат втроем восемнадцатилетние Королева, Денис и Сашка. И целует Королева Сашку в измазанные эклером губы и плюет на «Бентли» Дениса, потому что у ее избранника плечи шире. А благородный Денис дает им деньги на гостиницу.

Я хочу верить в это.

Потому что если не верить в это, то и жить не стоит.

И не стоило.

На этой пафосной ноте нужно бы и закончить рассказ. Добро в виде зашкаливающего гормонального фона победило. Жили они долго и счастливо и умерли в один день, предварительно нарожав кучу детей и дождавшись правнуков.

Нет, испортились, конечно, немного со временем, но дети подхватили победоносную эстафету любви – и жизнь триумфально двинулась вперед к светлому будущему.

Как-то так, как-то так…

Беда только в том, что жизнь сложнее литературных и иных схем. Тысяча первое название лжи – художественная правда. А ведь правда не бывает «художественной» – правда бывает горькой, неприятной, печальной, дурной и отчаянной. Никогда я не встречал оптимистичной, возбуждающей и сладкой правды. Правда – противное на вкус лекарство, и лечит оно от иллюзий, в конечном итоге – от самой реалистичной и захватывающей дух иллюзии, называемой жизнью.

Правда – это смерть, но и смерть зачем-то нужна. В мудрых сказках рядом с живой водой всегда есть мертвая. Затягивает она раны покалеченного героя, успокаивает, делает равнодушным, не воскрешает, но готовит к грядущему воскрешению.