Весь апрель никому не верь - Ариадна Борисова Страница 9
Весь апрель никому не верь - Ариадна Борисова читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Стихотворение «Случай в подъезде» Мусы Джалиля [1], любимого поэта Матюшиной бабушки Мариам-апы, Робик читал без тени улыбки, а проказливые руки почесывали его голову, норовили сунуть палец в нос и вообще жили бурной личной жизнью. Матюша с Элькой животы надорвали от хохота… Потом Вика рассказала о судьбе Джалиля. Фашисты заключили его, раненого, в концлагерь. В плену поэт помогал бежать военнопленным, и некоторым удалось вынести тексты его стихов. Веселый «Случай в подъезде» вошел в список почти ста стихотворений «Моабитской тетради», озаглавленной так по названию тюрьмы. К бывшим пленным на Родине относились с подозрением, и несколько доставленных ими поэтических тетрадей пропали бесследно в ведомствах, отвечающих за государственную безопасность. Джалиль не узнал ни об этом, ни о том, что будет посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Его казнили в берлинской военной тюрьме Плётцензее…
Робик закрыл лицо ладонями – заплакал. Вика сначала растерялась. Потом, погладив голову Робика, мягко сказала, что ему нечего стыдиться за своих соплеменников. В концлагерях по всей стране также погибали немецкие антифашисты. В то время нацизмом – воинствующей манией величия – были поражены не только немцы, но и люди других национальностей, даже народы. Больная идея превосходства одной нации над остальными, увы, не редкость на земном шаре, а Германия – великая страна, ей есть кем гордиться. Германия подарила миру множество талантливых композиторов, художников, поэтов, писателей и ученых. Вика вспомнила об австрийском естествоиспытателе Конраде Лоренце. Ученый был нацистом, в войну служил в вермахте, потом попал в советский плен и отрекся от своих убеждений. У него много интересных трудов и книг, – например, замечательная книга о собаках «Человек находит друга»… Ловко переменив тему, чтобы успокоить Робика, Вика принялась обсуждать с ним и Элькой приключения книжных собак. Матюша, знакомый только с «Соленым псом» и «Алым», позорно молчал.
Он решил срочно пополнить свой незначительный читательский запас. Записался в библиотеку и скоро так увлекся, что с трудом выныривал в явь из бумажных странствий. Путешествия в глубину невероятных событий, проекция на себя неиспытанных чувств, – о, Матюша полюбил книги! Чтение захватило его неискушенный ум, а позже стало частью жизни.
Как-то раз отправились по грибы. Осень выдалась торопливая, ранняя, уже в августе в зелень вкрапилась медь. Лес, полный крепленых солнцем запахов, отчаянно боролся с увяданием. Черные кружева тлеющих грибниц издавали странно заманчивый душок моховой прели. Неопытная Вика набрала в корзинку поганок. Матюша выкинул их и рассказал все, что знал о грибах. Ему повезло вывести сборщиков на «ведьмино кольцо» – четко очерченный круг свежайших желтых маслят, мелких и блестящих, как латунные пуговицы. Вика, по ее словам, в жизни ничего подобного не видела и смотрела на Матюшу так, будто он сделал всемирное открытие. Во все глаза. Во все свои весенние глаза.
Чуть пригашенные диоптриями очков, они сияли и тогда, когда обесцветилось небо. В ожидании Вики Матюша учил уроки на подоконнике, вглядываясь в дождливое окно. Ее высокая легкая фигурка с мальчишескими плечами летела в дымчатом моросе с остановки, точно стебель под несорванной чашечкой зонта.
Первому снегу Вика радовалась, будто первому в жизни. Бегала с Матюшей в кафе «Эскимо» у парка. Брали сливочное в бумажном пакете навынос, уверенные, что в снегопад мороженое вкуснее. Пышный пух лежал на шапках, снежинки забивались в челки и вынуждали Вику то и дело протирать очки. Нежные хлопья опускались бесконечно, неправдоподобные в своей невесомости, и неправдоподобным был парк – перевернутое в облачных сугробах небо. «Вот мы уйдем, а елки в балетных пачках поплывут в танце маленьких лебедей», – сказала Вика.
В том году Матюша начал «слышать» стихи, их словесно-музыкальное витье. Даже пытался что-то сочинять. Кровь-любовь, розы-морозы. Кстати, в выборе цветов Вика была не оригинальна, ей нравились розы. Папа каждую неделю дарил их Вике и перед вручением слегка сбрызгивал букет из опрыскивателя. Капли светились на лоске тугих лепестков, как стеклянный, рассыпанный по вишневому атласу бисер. Исподволь распускался папин с Викой осторожный роман. Матюша чувствовал себя его трепетной завязью, неотъемлемой частью, страшно довольный своим содействием.
Он, конечно, давно уже не верил в город за облаками и Христа, которого в дошколятах считал волшебником, но еще прошлой весной фантазировал, как мама выходит из темной багетной рамы, будто из небесного окна. Мамина улыбка оживала, слышались ее шаги, голос, смех. Жизнь в доме становилась такой… такой… праздничной? Счастливой? Не хватало воображения представить, какой бы она стала. А теперь Матюша не мог смотреть на портрет мамы. Он изменил ей с Викой.
Напрасно Матюша с папой надеялись, что тетя Оксана отстала от них навсегда, если не навещала аж с марта. Она появилась перед новогодними каникулами. Матюша прибежал домой радостный, собираясь похвастаться дневником без единой тройки за четверть, но едва папа открыл дверь, по расстроенному его виду понял – случилось что-то неприятное. Полураздетый папа прыгал на одной ноге, не попадая в брючину, хотя обычно не переодевался, приходя в обед. Просто снимал пиджак и накидывал поверх рубашки желтый, с золотисто-медовым отливом, шелковый халат.
Папин халат обнаружился на тете Оксане. Вытирая мокрые волосы полотенцем, она вышла из ванной и показалась бы привидением в сумраке коридора, если бы свет из двери детской не упал на ее румяное лицо.
– Ну, здравствуй, малыш, – обнимая Матюшу за плечи, тетя Оксана опахнула его ароматом Викиного шампуня.
Матюша только кивнул, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
– Гляжу, вы тут с папой не скучали, – она встряхнула волосами, обдав коридор душистой водяной пылью. – У вас была гостья. Да?.. Да? Я тебя спрашиваю, малыш.
– Вика – не гостья, – сказал Матюша угрюмо. – Она живет с нами.
Это было не совсем так. Вика жила здесь половину недели, а другую – со своими родителями где-то в центре города, но Матюша, торопивший события, уже считал ее «нашей». Не мамой, не мачехой, не подругой отца. Просто – «нашей Викой».
– Живет, говоришь? Что ж… – тетя Оксана криво усмехнулась. – Пусть живет. А я буду ходить в гости, я же ваш старый, преданный друг… Так ведь? – она повернулась к папе и, не дождавшись ответа, включила фен.
Папа налил себе кофе в чашку с изображением Царь-колокола, подаренную Викой.
– А мне-е? – капризно протянула тетя Оксана, и папа молча подал ей стакан с кофе, плеснув в него молока.
– Не успел забыть, что с молочком люблю, – ухмыльнулась она, размешивая сахар. Голос у нее был сочный, влажный, будто тоже выкупался под душем. В голосе слышались одновременно довольные и полувопросительные нотки. Тетя Оксана явно чувствовала себя так, словно наконец-то вернулась после долгой отлучки домой. Блаженствовала, потягивая кофе. Сказала, что хочет есть. Откинулась в угол дивана и растянула по нему голые ноги – длинные смуглые ноги, точно литые из бронзы и не далее как вчера загоравшие на курорте. Они красиво выделялись в отогнутой поле халата на родственном по цвету и гладкости шелке. Папа поставил на стол тарелку – сырный салат с семгой. Тетя Оксана в насмешливом удивлении приподняла надломанные крылья бровей.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии