Это я, Дюк - Тина Юбель Страница 9

23

Что ты делаешь, Дюк, говорю я Дюку. Я спрашиваю Дюка, не хотим ли мы поиграть. Давай поиграем, говорю я, мне скучно. Нет, говорит Дюк в трубку, и его голос звучит так, как будто он ничего не делает, даже не курит. Тогда давай представим, как будто мы играем, говорю я, мне до смерти скучно. А что ты вообще делаешь? Вообще я лежу в постели, говорит Дюк, и больше ничего не делаю. Я говорю Дюку, что это скучно; скучно, соглашается Дюк. Тогда давай поиграем, говорю я; нет, говорит Дюк. И больше он уже ничего не говорит. Скажи что-нибудь, Дюк, говорю я Дюку; нет, говорит Дюк и кладет трубку. Мразь, говорю я трубке; трубка ничего не говорит.

24

С Новым годом, Дюк, говорю я Дюку; да, говорит Дюк, ура. Он стоит около меня на тротуаре и курит. С Новым годом, говорит Зоя Дюку и целует его; с Новым годом, говорю я Зое и целую ее, а потом я поздравляю с Новым годом Сабину и целую ее тоже, только дольше. Дюк говорит ура. Потом он поднимает вверх бутылку шампанского, говорит ура, пьет и передает бутылку мне. Я обнимаю Сабину, мне кажется, что так положено. В небе много ракет. Пестрых и ярких. Зеленый каскад, потом красный и зеленый, потом белый. Белый нравится мне больше всего. Мне не нравится зеленый цвет, говорю я Сабине, а ты мне нравишься. Я не люблю Новый год, говорит Дюк, а вечеринки — это идиотизм. Я снова захожу в дом. Дюк тоже заходит в дом, на вечеринку. Она действительно идиотская. Но белые сверкающие каскады — тут всё о'кей. Я пью шампанское из бутылки, и Сабина пьет шампанское из бутылки, и Зоя тоже. Мы смотрим на фейерверк и пьем шампанское, так все делают на Новый год, а ничего лучше нам в голову не приходит. Маленькие турчата и еще какие-то дети носятся по улице и бросают большие «корсары» в прохожих, чтобы им было больно. Бум. Громко. С балконов другие люди бросают другие большие «корсары» в прохожих. Тоже громко. Везде пахнет порохом. Красно-белый каскад в небе, одновременно со свистящими желтыми шарами. Сабина говорит, у меня будет корсарный шок. Дерьмовые «корсары». Дерьмовые дети. Пусть оторвут себе; пальцы. Густой пороховой туман на улице. Как в Бейруте, говорю я, это обязательный атрибут Нового года. Я пойду внутрь, говорит Зоя, пока меня не взорвали. Два красных каскада и много свистящих шаров. На другой стороне улицы папаша поджигает «вулкан». Очень красиво. Мы с Сабиной смотрим на папашу, который до безобразия горд своим красивым «вулканом». Его детки кидают несколько «корсаров» вслед группе женщин. Холодно, но снега нет. Зеленый каскад, не очень хороший. Сабина дает мне бутылку с шампанским. Темно-зеленый каскад, один из тех, где блестящие звездочки после взрыва летят вниз. Мне нравится. Какой-то ребенок бросает «корсар» в Сабину, и Сабина дергается. Она говорит, что «корсары» она терпеть не могла даже в детстве. Ребенком я считал «корсары» клевой штукой, говорю я. Мы возвращаемся на дурацкую вечеринку. Целая толпа идиотов и полуидиотов стоят и сидят и, не мудрствуя лукаво, накачивают себя алкоголем. Дюк с Зоей на кухне, где уже съедена вся моцарелла, а чиабатта еще осталась. Шампанское тоже, но шампанское мы принесли с собой и хорошенько спрятали, шампанское на этом идиотском празднике наверняка дерьмовое. Дюк и Сабина пьют хорошее шампанское, мы тоже. Ну и как фейерверк, спрашивает Дюк нас с Сабиной. Фейерверк как фейерверк, говорю я. Всегда одно и то же. Я считаю массовым помешательством, что все уверены, как будто нужно смотреть фейерверк и восхищаться им. То же самое, как и ошибочно предположение, будто клоуны веселые, а горы величавые. Но это не так уж и плохо. Я имею в виду клоунов. И все равно мне понравилось, я тоже жертва коллективного помешательства. Теперь я имею в виду фейерверк. Особенно когда белый цвет, зеленый так себе, говорю я. Ты напился, говорит Сабина, и несешь вздор. И к тому же горы величавые. Да, говорю я и точно не знаю, что я имею в виду. Но фейерверк-то и действительно не величавый. Кроме того, я не понимаю, почему в эпоху стремительного прогресса фейерверк остается таким же, как был в моем детстве. Тогда было всего три телевизионные программы, а теперь есть компьютер, и генная инженерия, и тысячи каналов, и дерьмовые машины, и Интернет. И все что угодно. И только фейерверк остался фейерверком. Всё как раньше. Не понимаю. Это же скучно. И «вулканы», и огненные колеса, и бенгальские огни, и чудо-свечи. Всё как всегда. Скучно. Да, говорит Дюк, скучно. Давай вместо них обольем бензином парочку курдов или тибетских монахов и подожжем. Им такие штучки нравятся. Он отбирает у меня бутылку с шампанским и выпивает все до капли. Жаль, мы только что подружились — бутылка и я. Дай мне сигарету, говорит он; я даю ему сигарету и спрашиваю Зою, не осталось ли у нас еще где-нибудь личного шампанского. Нет, говорит Зоя, но в холодильнике еще есть гостевое. Я отгоняю от холодильника тусклую женщину и выискиваю наименее подозрительную бутылку. Потом открываю бутылку и до краев наполняю картонный стаканчик себе и Сабине тоже, потому что мне, наконец, хочется быть милым. Я даю Сабине картонный стаканчик, и она считает, что я милый. Праздник, конечно, дурацкий, но мне все равно хорошо. Так только музыка станет чуть менее идиотской, я пойду танцевать с Сабиной, думаю я. Я пью средненькое шампанское из своего картонного стаканчика и курю. Зоя говорит, что в Новый год все время думает, что должна сделать нечто особенное и все должно быть особенным, а потом все как всегда, и тогда это особенно противно, и намного противнее, чем обычно, когда все как всегда. Она меня путает. Но это ничего. Я говорю, это так же, как с фейерверком и горами: нас каким-то образом убедили, что это должно быть нечто особенное. Зоя говорит, что с днями рождения все так же, только еще хуже. Ну, спрашивает Дюк, как у нас с планами на предстоящий год. Планы на предстоящий год действительно дерьмовые, говорит Сабина, да и нет никаких планов. Я собиралась бросить курить, но так до сих пор и не бросила, говорит Зоя. В новом году я брошу курить, говорю я. И пить. И валяться без дела. Тогда я буду новым человеком и сделаю что-то замечательно-настоящее, важное и стану богатым и знаменитым. А может, перестану еще и трахаться и стану тибетским монахом, тогда на следующий Новый год ты сможешь меня поджечь, Дюк. Сначала перестань молоть чепуху, говорит мне Сабина и все равно меня целует. А ты, спрашивает она Дюка, что ты бросишь в новом году. Зою, говорит Дюк, я брошу Зою. Прекрасно, говорит Зоя и дарит ему подчеркнуто легкий поцелуй. Дюк вытирает губы и говорит, я брошу Зою, тогда новый год будет лучше. Ведь сейчас еще только начало. Он бросает сигарету на пол, и делает это специально. Какие-то идиоты все время на нас смотрят. Зоя, кстати, тоже. Прекрати, говорю я Дюку, я сейчас ничего не понимаю. Это правда, сейчас я совсем ничего не понимаю. Я мог бы сейчас только немножко потанцевать и немножко выпить и помолоть еще немножко чепухи. Это бы мне понравилось. Я терпеть не могу Зою, говорит Дюк мне, а Зое он говорит, что он ее просто не выносит. Ты у меня в печенках сидишь, говорит он, так почему бы тебе для разнообразия не посидеть где-нибудь еще, например у черта на рогах. Ну, спасибо, говорит Зоя, ты мразь, Дюк, и уходит; я не знаю, куда она уходит, — может быть, не к черту на рога, но куда-то ведь она идет, во всяком случае от нас подальше. Она права, ты мразь, Дюк, говорю я, а сам не знаю, что это такое. Я не знаю, что это такое, говорю я Дюку. Ты видел, я только что бросил Зою. С Новым годом. Он отбирает у меня стаканчик с шампанским, выпивает все до капли и возвращает мне. Я смотрю на него. Дюк усмехается, глядя на меня. Я смотрю на Сабину, но Сабины рядом уже нет. Ушла. Возможно, туда же, куда и Зоя. Может быть, для того, чтобы вместе детально обсудить, какая Дюк мразь. Главное, она вернется. Я имею в виду Сабину. Я не понимаю тебя, говорю я Дюку и не понимаю его. Дерьмо, я ведь хотел потанцевать и выпить. И все такое. Once I thought I found love, but then I realized I was just out of cigarettes, говорит Дюк. Откуда это? Наплевать мне откуда, говорю я, и мне действительно наплевать. Дай мне сигарету, говорит Дюк; если надо, купи себе сам, говорю я.