Это я, Дюк - Тина Юбель Страница 8

22

Давай представим, что мы празднуем Рождество, говорит Дюк; никто не празднует Рождество, говорю я и не принимаю его всерьез. Ты не принимаешь меня всерьез, говорит Дюк; точно, говорю я. Откуда это? Дюк утверждает, что он говорит серьезно. Я говорю, что никто не празднует Рождество; а мы празднуем, говорит Дюк. Он прав. И у него есть елка. Дюк стоит около елки и зажигает на елке елочную гирлянду. Я не верю. Я не верю, Дюк, говорю я Дюку. Тогда просто играй, говорит он. В ассортименте у елки есть все, что есть в ассортименте у елки: гирлянды, и иголки, и пара разноцветных шариков на ветках. Она выглядит как новогодняя елка. Это новогодняя елка. Тебе никто не поверит, говорю я. К тому же сейчас не Рождество. Ты мелочишься, говорит Дюк. Дай мне пряник. Я даю ему пряник, потому что у Дюка есть не только новогодняя елка, но и пряники, а у меня есть такое чувство, что Дюк сажает меня в огромную лужу. У тебя мещанские взгляды, говорит Дюк, ты думаешь, что новогодняя елка ни к чему, потому что все думают, что новогодняя елка ни к чему. Так появляется фашизм. Так появляется дерьмо, говорю я, и, кроме того, новогодняя елка действительно ни к чему. Рождество ни к чему еще больше, чем экзема. Рождество ни к чему, а земля круглая. Дюк бросает на меня возмущенный взгляд, такой взгляд ему идет, и, наверное, он это знает. Елка пахнет елкой, причем очень сильно. А когда у тебя была последняя елка, спрашивает он и промахивается. Я размышляю. Ребенком, говорю я. И это было ни к чему, говорит Дюк и промахивается сильно. Нет, для ребенка это было к чему, говорю я; отстой, говорит Дюк. Я ставлю его логику под сомнение. Я так и так ставлю под сомнение всего Дюка, а его елку особенно. Тогда считай, что это ни к чему, и только представляй себе, как будто мы празднуем Рождество, говорит Дюк. Раздается звонок. Это звонят женщины, говорит Дюк, пойду открою. Я скептически смотрю на Дюка. Get used to it, говорит Дюк и идет открывать. Я скептически смотрю на елку. Я спрашиваю себя, что нашло на Дюка. Я спрашиваю себя, поделится ли он со мной. Я спрашиваю себя, не сошел ли он окончательно с ума. Я спрашиваю Зою, не сошел ли Дюк окончательно с ума. Похоже, говорит Зоя и пялится на елку. Елка сильно пахнет смолой. Я так не думаю, говорит Сабина и встает рядом с Зоей, чтобы пялиться па елку. Не беспокойтесь, она ничего не сделает, она ручная, говорит Дюк Сабине и Зое и покровительственно сует им в руки пряники. Он выключает верхний свет и включает Генделя, а я спрашиваю себя, откуда у него Гендель и не съехала ли у него крыша. Вероятно. Дюк садится на пол, дает нам красное вино и разные кексы и садится к нам. Зоя спрашивает, не собирается ли он посадить нас в лужу. Я спрашиваю себя о том же. Расслабьтесь, говорит Дюк и закуривает. Затем он поднимает бокал, чокается с нами и желает счастливого Рождества. Мы тоже желаем ему счастливого Рождества-тост, основанный на учении Павлова. Но ведь еще не Рождество, говорит Сабина. Дежавю, говорит Дюк, откуда это? «Матрица», говорю я, как собака Павлова, и беру кекс и смотрю на кекс. Кексу ничего не остается, кроме как быть съеденным мной. Я сижу перед новогодней елкой и ем кексы. О'кей. А ведь красиво, когда так много свечей, говорит Дюк. О'кей. Красивые свечи. О'кей, свечи красивые. Многочисленные красивые свечи освещают квартиру Дюка теплым красивым светом, и новогодняя елка пахнет елкой. О'кей. Я из любопытства съедаю еще один кекс, допиваю свое вино и все равно жду, что Дюк сделает нам какую-нибудь гадость. Дюк не делает никакой гадости. Дюк пьет вино и говорит, что он бы приготовил гуся или что-нибудь в этом роде, но он не знает, как готовят гуся или что-нибудь в этом роде, поэтому нам придется заказать пиццу, если мы голодны. Сорри. Зоя спрашивает Дюка, что на него нашло. Дюк говорит, что он хотел попробовать, как это — снова праздновать Рождество, и я не верю, что Зоя ему верит. Никто ему не верит. Сабина говорит, что ребенком она считала, что Рождество — это здорово. Все дети считают, что Рождество — это здорово, говорю я. Зоя боится, что на следующей неделе придется ехать к родителям праздновать Рождество. Я говорю, что мои родители на Рождество уезжают, Дюк говорит, что он не поедет к своим родителям на Рождество, а Сабина говорит, что ее тоже не тянет ехать на Рождество к родителям. Зоя говорит, что раньше перед Рождеством она все время смотрела по телевизору «Эмиля из Лённеберги», чтобы время до подарков проходило побыстрее, а однажды ей подарили магазин, о котором она долго мечтала, но потом поиграла в него один-два раза. «Лего» был хорош, говорю я. Рыбалка была лучше, говорит Дюк. Мне кажется, мои первые настоящие пластинки я получил как раз на Рождество, «Extrabreit» и «Depeche Mode», говорю я. Зоя спрашивает, какие из пластинок мы купили себе сами; она, например, сама купила себе «Queen». А я «Dschingis Khan», говорит Дюк; «Schliimpfe», говорит Сабина. Я не могу вспомнить. Сабина говорит, что у нее на елке всегда были электрические лампочки, и это очень противно. Мы согласились, что это противно. Настоящие свечи лучше. Свечи освещают квартиру Дюка теплым светом и слегка пританцовывают, потому что из окна у Дюка дует. Под Генделя обычно поют «Аллилуйя». Зоя говорит, что календари с шоколадками она всегда считала дерьмом и завидовала своей подруге, у которой всегда были самодельные календари с настоящими подарками. У календарного шоколада и вкус противный, говорю я. Со мной соглашаются. Дюк наливает вино. Мы пьем вино и едим кексы и разговариваем о детском саде. Гендель закончился, и Дюк ставит что-то другое, а что — я не знаю. Но тоже красиво. Свет от свечек тоже красив. Дюк пьет красное вино и ухмыляется. Свечи быстро догорают; Дюк встает и вставляет новые свечи, а мы ему помогаем. Потом он приносит еще бутылку, открывает. Раскрошил пробку, но это ерунда. Мы чокаемся новым вином и желаем друг другу счастливого Рождества. Давайте поиграем, говорит Дюк; давайте играть в рождественское песнопение. Странно. Мы сидим перед новогодней елкой и поем рождественские песни. По крайней мере, пару штук. Мы мало песен знаем наизусть, и то не больше одного куплета. Голос Зои красив, действительно красив, удивительно прекрасно слушать, как она поет. Зоя поет две песни соло, а потом мы все вместе пару раз исполняем «What shall we do with the drunken sailor». Свечи горят, и в квартире пахнет хвоей. Дюк идет за телефоном, мы заказываем пиццу. Хохочем над всем подряд, пока не появляется пицца, и мы едим пиццу. Под пиццу мы еще раз слушаем Генделя. Зоя рассказывает про работу, на которую она бы с удовольствием устроилась, а Сабина о работе, от которой она бы с удовольствием отказалась. От работы бывает рак, говорит Дюк и ухмыляется и кладет руку на плечо Зое. Мы рассказываем друг другу о самых плохих работах, которые у нас были. Потом мы рассказываем о лучших книгах, которые читали, а потом о поступках, которые совершали, и о странах, в которых хотели бы побывать. А потом мы зажигаем на елке новые свечи и пьем вино. Сабина говорит, что каждый раз, когда она выбита из колеи, ей хочется проткнуть в ухе дырку, потому что это помогает ей почувствовать, что она на самом деле переродилась, а это, в свою очередь, означает, что в ее жизни действительно может что-нибудь происходить. В левом ухе у нее пять дырок, а в правом — две, я не знаю, хорошо это или плохо. Я говорю, что считаю пирсинг бровей безобразием. Сабина говорит, что она тоже считает пирсинг бровей безобразием. Дюк наливает нам вина. Свечи продолжают давать красивый свет. Сабина говорит, не могли бы мы съездить куда-нибудь на Рождество, чтобы ей не пришлось ехать на Рождество к родителям. Я говорю Сабине, что у меня нет денег и что здесь ей ничего не обломится. Зоя говорит Сабине, что Новый год действует ей на нервы даже больше, чем Рождество. Выходи за меня замуж, говорит Дюк Зое. Что, спрашивает Зоя Дюка. Выходи за меня замуж, говорит Дюк Зое. Прямо сейчас, говорит Зоя. Я спрашиваю тебя, выйдешь ли ты за меня замуж, говорит Дюк, я делаю тебе предложение, я прошу твоей руки. Выходи за меня замуж. Опять несешь чушь, говорит Зоя. Ты просто кобель, говорит Зоя и пьет вино. Нет, говорит Дюк. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Никто не выходит замуж, говорит Зоя. Она права. Какая женитьба. Тем более Зои и Дюка или Дюка и Зои. И все равно я хочу на тебе жениться, говорит Дюк Зое. Мы с Сабиной почти не разговариваем, мы элементарно подслушиваем. Почему замуж? Это спрашивает Зоя. А почему нет, говорит Дюк, просто посмотрим, что получится. Я еще ни разу не женился. И никогда не женишься, по крайней мере на мне, говорит Зоя. И дальше: идиотская шутка, Дюк. Все равно, говорит Дюк, тогда давай представим, что мы женимся. Он опускается перед Зоей на колени и просит ее выйти за него замуж. Он делает это вполне серьезно. Зоя нервничает. Я могу ее понять. Я тоже нервничаю, хотя меня это мало касается. Я не знаю, что это значит, говорит Зоя нервно. Дюк, я ведь тебя раздражаю. Она права. Она раздражает Дюка. Мне так кажется, я в этом почти уверен. И все равно я на тебе женюсь, говорит Дюк. Прекрати, говорю я. Хорошо, говорит Дюк, не буду; он зажигает сигарету и пьет вино. Мы тоже пьем вино и говорим обо всем понемножку. Свечи догорают. В комнате Дюка становится все темнее. Мы вставляем в подсвечники новые свечи и зажигаем их. Дюк рассказывает что-то веселое, мы не очень ему верим, но это не страшно. Потом я рассказываю Дюку о фильме, который он должен посмотреть. Сабина что-то рассказывает Зое об их общем знакомом. Мы пьем вино и пьянеем. Сабина спрашивает, какие у нас планы на Новый год. Я говорю, что ненавижу Новый год. И свой день рождения я тоже ненавижу. Сабина говорит, что она не имеет ничего против дней рождения, Зоя тоже. Дюк говорит, что ему наплевать и на то, и на другое. Свечи догорают и дают меньше света. У меня больше нет свечей, говорит Дюк. Я хочу домой, говорит Зоя. Дюк спрашивает, почему она хочет домой; он думал, что она останется здесь. Нет, говорит Зоя, а то ты женишься на мне, пока я сплю. Дюк обещает не жениться на ней, пока она спит, и уговаривает ее остаться. Свечи гаснут, и, пока я не включаю свет, в комнате совсем темно. Зоя позволяет Дюку уговорить ее остаться и остается. Мы с Сабиной идем домой к кому-то из нас. Мы идем пешком. Дюк все время треплется, говорит Сабина. Да, говорю я, а земля крутая. Сабина говорит, что ей понравились Рождество и елка; мне тоже, говорю я. И все равно я ненавижу Рождество, говорит Сабина; я тоже, говорю я. Холодно. Я целую Сабину, стоя на тротуаре. Снег не идет.