Бегуны - Ольга Токарчук Страница 9

— Значит, она пошла вдоль дороги, — думает Куницкий, — должно быть, по ошибке. Может, вышла на шоссе дальше и ждала его в нескольких сотнях метров отсюда? Но ведь он сигналил — неужели она не слышала? А дальше что? Может, кто-нибудь их подвез, но раз они не появились в пансионе, то куда этот кто-то мог их увезти? Кто-то. Смутная, расплывчатая фигура, широкие плечи. Мощный затылок. Похищение. Оглушил и спрятал в багажнике? Потом на пароме перевез на материк, теперь они в Загребе или Мюнхене, а может, еще где-нибудь. Но как ему удалось провезти два тела через границу?

Но тут пес сворачивает к протянувшемуся наискосок от дороги заросшему оврагу, длинному кремнистому пролому, сбегает по камням вниз. Там начинается старый заброшенный виноградник, совсем небольшой, они видят каменный дом, напоминающий киоск, под старой шиферной крышей. Перед дверью лежит кучка сухой виноградной лозы — видимо, ее собирались сжечь. Овчарка кружит вокруг дома, потом возвращается к двери. Однако домик, как ни удивительно, заперт на висячий замок. Ветром к порогу нанесло щепок. Сюда явно никто не заходил. Полицейский смотрит в грязное окошко, потом раскачивает его, сильнее и сильнее, наконец высаживает. Все заглядывают внутрь, в ноздри бьет вездесущий тухлый морской запах.

Шумит рация, собаке дают попить, снова велят понюхать свитер. Теперь овчарка трижды обегает дом, возвращается на дорогу и нерешительно идет к голым, лишь кое-где поросшим сухой травой скалам. С обрыва видно море. Там стоят остальные спасатели. Лицом к морю.

Собака теряет след, бежит обратно, наконец ложится посреди тропки.

— То je zato jer je po noći padala kiša [22], — говорит кто-то по-хорватски, и Куницкий без труда понимает, что речь идет о ночном дожде.

Появляется Бранко, приглашает его на поздний ланч. Полиция остается на месте происшествия, а они едут в Комижу. Почти всю дорогу молчат. Куницкий догадывается, что Бранко, вероятно, не знает, что сказать, да еще на чужом языке, по-английски. Ну и ладно, так даже лучше. В ресторане на берегу моря они заказывают жареную рыбу, собственно, это не ресторан, а кухня, которую держат знакомые Бранко. Все тут его знакомые, они даже чем-то похожи друг на друга — более резкие черты лица, словно бы исхлестанные ветром, племя морских волков. Бранко наливает Куницкому вина, уговаривает выпить. Сам тоже залпом опрокидывает стакан. Сам платит по счету. Раздается звонок.

— They manage to get a helicopter, an airplane. Police [23], — сообщает Бранко.

Они договариваются пройти на лодке Бранко вдоль берега. Куницкий звонит в Польшу, родителям, слышит привычно-хрипловатый отцовский голос, объясняет, что им придется задержаться еще на три дня. В чем дело, не объясняет. Мол, все в порядке, просто придется задержаться. Еще он звонит на работу и просит на три дня продлить отпуск: возникли небольшие проблемы. Почему именно три. он и сам не знает.

Куницкий ждет Бранко на пристани. Тот появляется в своей футболке с красной раковиной, но это другая футболка, свежая, чистая, — видимо, у него таких несколько. Среди пришвартованных лодок они находят маленький катер. Голубые буквы, не слишком искусно начертанные на борту, сообщают имя судна — «Нептун». Тогда Куницкий вспоминает, что паром, на котором они сюда приплыли, назывался «Посейдон». Тут вообще многое — бары, магазины, лодки — именуется Посейдоном. Или Нептуном. Оба имени море выбрасывает на берег словно ракушки. Интересно, какая у них с этим богом договоренность насчет авторских прав? Чем они ему платят?

Они садятся на катер, маленький и тесный, скорее это даже моторка с кое-как сколоченной дощатой каютой. Бранко держит там бутылки, с водой и пустые. И белое вино со своего виноградника — хорошее, крепкое. У всех тут виноградники и свое вино. Бранко вытаскивает из каюты мотор и ставит на корме. Заводится с третьей попытки, теперь приходится кричать. Шум невообразимый, но через несколько секунд мозг привыкает к нему, словно к плотной зимней одежде, отъединяющей тело от окружающего мира. Этот грохот постепенно обволакивает все уменьшающуюся картинку залива и порта. Куницкий видит дом Бранко, даже окна кухни и цветок агавы, отчаянно выстреливающий в небо — окаменевшим фейерверком, триумфальной эякуляцией.

Все на глазах съеживается и сливается: дома — в темную кривую, порт — в белое расплывчатое пятно, простеганное черточками мачт, зато над городком вырастают горы — голые, серые, с зелеными пятнышками виноградников. Они растут, становятся огромными. Изнутри, с шоссе, остров казался маленьким, теперь видна его мощь: монументальная трапеция скал, торчащий из воды кулак.

Они поворачивают налево и выходят из бухты в открытое море, отсюда берег кажется обрывистым, опасным.

Единственный источник движения — белые гребни волн, бьющихся о скалы, и потревоженные лодкой птицы. Когда Бранко заводит мотор, испуганные птицы исчезают. Еще — вертикаль реактивного самолета, разрывающая небо на два полотнища. Самолет летит на юг.

Они плывут дальше. Бранко закуривает две сигареты и протягивает одну Куницкому. Курить неудобно, из-под носа лодки летят, обрызгивая все вокруг, крошечные капельки воды.

— На воду смотри! — кричит Бранко. — Все, что плавает на поверхности!

Уже приближаясь к бухте с пещерой, они замечают вертолет — он летит в противоположном направлении. Бранко встает, машет руками. Куницкий смотрит на вертолет, он почти счастлив. Остров небольшой — думает он в сотый раз, — от взгляда гигантской механической стрекозы ничто не укроется, все видно как на тарелке.

— Поплыли к «Посейдону», — кричит Куницкий Бранко, но тот колеблется.

— Там нет прохода, — выкрикивает он в ответ. Однако катер поворачивает и замедляет ход. Заглушив мотор, они проплывают между двумя скалами.

Эта часть острова тоже должна называться «Посейдон», как и все тут, думает Куницкий. Здесь бог собственноручно возвел соборы во славу себя самого: нефы, пещеры, колонны и хоры. Линии непредсказуемы, ритм неправильный, неровный. Черные магмовые скалы блестят от воды, словно покрыты каким-то редким темным металлом. Сейчас, в сумерках, эти конструкции наполнены пронзительной печалью, квинтэссенцией одиночества — здесь никто никогда не молился. Куницкому вдруг приходит в голову, что он видит прообраз людских соборов: именно сюда следует водить экскурсии, прежде чем отправляться в Реймс и Шартр. Он хочет поделиться своим открытием с Бранко, но в лодке слишком шумно. Появляется другой катер, побольше, с надписью «Полиция. Сплит». Он двигается вдоль крутого берега. Лодки сближаются, Бранко разговаривает с полицейскими. Ничего не нашли, никаких следов. Так, во всяком случае, понимает Куницкий, потому что рокот мотора заглушает голоса. Видимо, они понимают друг друга по движению губ и едва заметному беспомощному пожатию плечами, плохо сочетающемуся с белыми полицейскими рубашками и погонами. Полицейские знаками велят возвращаться: вот-вот стемнеет. Куницкий слышит только это слово: «Возвращайтесь». Бранко жмет на газ, раздается звук, похожий на взрыв. Вода словно бы застывает, затем от катера расходятся волны, мелкие, точно мурашки на теле.