Русские на Мариенплац - Владимир Кунин Страница 8

– Я хочу смылиться?! Перекрестись, Женька! Мало мы с тобой поездили, мало у меня было возможностей остаться там, за бугром? Ты же знаешь – я потенциальный возвращенец…

– Тогда зачем тебе гостевой вызов? Я могу воткнуть тебя в одну небольшую группу – в Америку на шесть недель, я как раз комплектую программу и ты можешь стать ее украшением. И обойдется тебе это гораздо дешевле, чем гостевой вызов. Я беру всего тридцать процентов от того, что ты там заработаешь. А в Штатах, как тебе известно, существует цирк «Барнума и Бейли», и ты сможешь там запросто определиться на дальнейшее…

И тут я подумал, что сегодняшнее наше смутное время – это время Женьки Овчаренко. И таких, как Женька. Он всю жизнь был очень средним жонглером и гениальным пронырой. Он не вылезал из зарубежных гастролей, куда отбирали лучших из лучших и где по гамбургскому счету – Женьке просто не было места. Поговаривали, что Женька слегка «постукивал» в КГБ, но у нас этим занимался почти каждый, кто хотел ездить за границу, не имея на это права.

– Хорошо, Жека, – сказал я. – Сейчас я тебе честно обрисую ситуацию.

Я вытащил все свои медицинские справки – от выписки из истории болезни Военно-медицинской академии до липовой бумажки ташкентского доктора Анатолия Рувимовича.

– Если я буду работать в программе – в Америке, в Германии или еще где, у меня не будет свободной минутки. Сам знаешь – днем репетиция, вечером – представление… Если же я поеду по гостевому вызову – я смогу там хоть немного подлечиться. В Мюнхене, говорят, есть одна потрясающая клиника. А у меня от прошлых поездок скопилось немного валютки, и я хотел бы…

– Эдик, у меня просто нет времени слушать всю эту херовину, – прервал меня Женька. – Хочешь темнить? Бога ради! Тебе так удобнее? Нет проблем. Я же тебя ни о чем не спрашиваю. А все эти справки можешь свернуть с трубочку и засунуть себе в жопу. Мне они – до фонаря. Итак?

Он подвинул к себе блокнот и стал деловито записывать:

– Значит, первое. Гостевой вызов в Мюнхен?

– Да, Хотя бы на месяц.

– На три. Можешь не успеть сориентироваться. Второе – паспорт. Третье – билет на самолет. Сейчас с этой позицией такая заморочка, тебе самому не осилить. Что еще?

– Да все, вроде…

– Нет, не все. – Женька открыл вделанный в стену небольшой сейф, вынул оттуда тоненькую брошюрку и бросил ее на стол. – Это тебе от меня на память. Бесплатно. Тут ты найдешь все, что тебе нужно.

Я проглядел брошюрку. Это была подробнейшая инструкция о том, как просить в Германии политического убежища, куда нужно идти, что нужно говорить, как нужно держаться, перечень возможных вопросов, примеры правильных ответов, адреса, телефоны и даже фамилии чиновников всех немецких учреждений, занимающихся приемом беженцев в основных крупных городах Германии. Включая и Мюнхен.

– Мне-то это зачем? – фальшиво спросил я, не находя в себе сил выпустить эту брошюру из рук.

– Эдик! Ты – классный акробат, – сказал Женька и налил еще по рюмке. – Сегодня – ты лучший эквилибрист в «совке». Но как драматический актер – ты полное говно! И глядя в твои лживые глаза, я могу ответить тебе только словами гения русской сцены Станиславского: «Не верю!».

Я молча пожал плечами и сунул инструкцию в карман куртки.

– Теперь о деле. – Женька жестко посмотрел на меня. – Как ты понимаешь, все стоит денег. Я завязан на очень солидных людей во всех этих сферах…

Он потыкал пальцем в список необходимых для меня бумаг.

– Вызов – три тысячи, паспорт в ОВИРе – пятнадцать, консульская виза без очереди – пять, за билет в одну сторону – четырнадцать плюс две с половиной сверху. Инструкция, которая тебе так «не нужна», – полторы. Но это тебе приз за решительность, конспиратор хуев. И торопись! Цены растут каждый день!

Я быстро прикинул общую сумму – получалось что-то около сорока тысяч. У меня была заначка на черный день – тысяч двадцать, но я рассчитывал еще кое-что продать…

Женька будто бы прочитал мои мысли:

– Есть другой эквивалент расчета: вызов – пятьдесят долларов, паспорт – двести, виза – сто, билет – за рубли, сверху пятьдесят зеленых. Это немного не соответствует курсу, но такие ставки, старик, и я ничего не могу поделать. Если будешь распродавать свои видики-шмидики, «тачку» и хату – могу устроить серьезных клиентов. Платят любой валютой в разумных пределах. Двадцать пять процентов – мои. Но зато и я постараюсь выбить из них побольше. Так что ты ничего не теряешь. О'кей?

– О'кей, – сказал я и выпил свою рюмку.

– Давно бы так, – рассмеялся Женька.

Он тоже поднял рюмку и только хотел выпить, как его невероятный телефон щелкнул, и голос референта произнес:

– Евгений Алексеевич. Вашингтон на проводе. Мистер Саймонс.

– Все, Эдик! Чеши по холодку. Я тебе через пару дней позвоню.

Он отставил в сторону рюмку с коньяком и поднял телефонную трубку. И вдруг, неожиданно для меня, бойко заговорил по-английски. Вот это да! Кто бы мог подумать?!

Все-таки я жутко беспринципный тип!

Всю дорогу от Женькиного офиса до дома я говорил себе: какое счастье, что у меня есть старый приятель Женя Овчаренко! Какое счастье, что он может избавить меня от целого комплекса чудовищных предотъездных унижений, с которыми сталкиваются тысячи наших несчастных эмигрантов, не имеющих такого Жени Овчаренко!

А приехав домой, я понял, что если бы мне пришлось перечислить пункты, по которым я хочу навсегда уехать из этой страны, то одним из таких пунктов был бы – Женька Овчаренко. Конечно, нельзя чтобы государством управляли кухарки, но нельзя это государство отдавать и Женьке Овчаренко. Или ему подобным. Даже если кто-то из них бойко говорит по-английски.

И вот это отсутствие четкой позиции и твердых, принципиальных убеждений во мне самом меня иногда очень и очень пугает…

На следующий день я захватил с собой маленькую узбекскую дыньку, которую привез из Ташкента, подъехал на Бородинскую в «валютник», купил за одиннадцать долларов большую бутылку шведского «Абсолюта» и помчался в район стадиона «Динамо» – в наши Центральные мастерские по изготовлению цирковой аппаратуры и реквизита – к Павлу Петровичу. На Пал Петровича нельзя жалеть денег – ни «деревянных», ни конвертируемых. Особенно, если ты хочешь смылиться и рассчитываешь там работать по своей профессии.

Не потащишь же ты туда пьедестал, который в манеж выносили пятеро униформистов. В нем только механических премудростей да электрических моторов – килограмм на полтораста! Там мне нужно совершенно другое.

Поэтому я и бросился к Пал Петровичу. Пал Петрович – механик Божьей милостью! Прозвище – «Кулибин», возраст – семьдесят, отличительная особенность – пол-литра водки ежедневно при совершенной ясности творческого мышления и недельный запой один раз в три месяца с полным отключением от реальной жизни.