Планета грибов - Елена Чижова Страница 8

На дачу их доставили одной машиной, вместе с креслом и комодом – сосед выставил на лестничную площадку. На всякий случай мать позвонила в дверь. Сосед обрадовался: конечно берите!

Он включил тот, что справа, и уселся в продавленное кресло. Экран вспыхнул и побежал черно-белыми волнами: чтобы сосредоточиться, телевизору требовалось время.

Сладив со своими внутренними проблемами, телевизор сосредоточился на руководителе государства, сидящем во главе стола. Обращаясь к подчиненным, одетым в строгие костюмы, он хмурил брови, но как-то совсем не страшно, понарошку, видимо, и сам осознавал, что за летучкой, которую он возглавляет по своей нынешней царской должности, последует настоящее совещание, уже готовое к эфиру.

На этот раз оно проходило в сельскохозяйственных декорациях. Камера демонстрировала умение, с которым новый герой российского эпоса, сидевший в кабине трактора, дергал рычаги. Ни дать ни взять Геракл, совершающий очередной подвиг: «Интересно, который по счету? Третий?.. Или уже четвертый?..»

В данном случае древний миф снова работал: Геракл и Ификл, братья-близнецы. Древние греки полагали, что у близнецов, рожденных одной матерью, могут быть разные отцы. Первого родил КГБ – всесильная организация, олимпийцы советской системы. Второго – бессильное университетское сообщество: разве подберешь единомышленников, готовых встать рядом? Главный герой повел плечами, будто и вправду ощутив тесноту колыбели, в которой они лежали вдвоем.

«Пашут, пашут… – он смотрел на умелого тракториста, которому оказалась подвластны все образцы современной техники: автомобили, ракеты, подводные лодки, батискафы. – А сколько таких умельцев до него… Первым делом – отделяют свет от тьмы. Они, естественно, дети света. А остальные, мы…»

Поднялся, кряхтя и держась за спину, и включил второй телевизор, стоящий слева. В отличие от первого, этот ничего не показывал: его экран оставался черным. Зато работал звук. Вдвоем они справлялись с задачей, в нормальной городской жизни возложенной на один – исправный. Рано или поздно придется выбросить, но пока возиться не хотелось: работают, и – пусть.

Сельскохозяйственный сюжет закончился. Его сменили лесные пожары. Голос корреспондента, доносившийся слева, рассказывал о стихийном бедствии, захватившем едва ли не полстраны. Он ожидал появления Главного Спасателя, но не дождался. Deus ex machina почему-то запаздывал. Вместо него показали крестный ход. Верующие, возглавляемые священником, шли краем леса, молясь о спасении от разбушевавшейся стихии. Вдруг вспомнил: мать, рассказывая о своем деревенском детстве, упомянула большой пожар. Чтобы остановить огонь, женщины, живущие в соседних домах, затапливали печи. В те времена он внимательно относился к ее рассказам. Переспросил: зачем? Мать ответила: «Огонь на огонь не пойдет», – но как-то неуверенно, будто повторила чужие слова. Следя глазами за стайкой старух, огибающих угловые строения, он ожидал увидеть струйки, вьющиеся над трубами, но правый экран переключился на людей, одетых в форму МЧС. Они двигались по дымному лесу, держа в руках толстые шланги, из которых били струи воды. Огромные языки пламени, только что стлавшиеся по земле огненными змеями, отступали, сворачиваясь у их ног. Голос корреспондента заговорил с новой, воодушевляющей, интонацией:

– С вертолетов уже сброшено более пятисот тонн воды. Спасатели знают свою работу и, как видите, отлично справляются, – воодушевление сменилось озабоченностью. – Огонь, который вырвался на поверхность, можно потушить. Главная беда – торф. Торфяной пожар начинается в глубоких слоях болот и только потом, окрепнув, вырывается на поверхность. К этому моменту огонь охватывает километры и километры леса, существенно затрудняя задачу пожарных. Губернатор Московской области, к которому мы обратились за комментарием, возложил вину на своего предшественника, который вовремя не осознал масштабность проблемы и не принял действенных мер. Люди, страдающие заболеваниями дыхательных путей, вынуждены эвакуироваться из столицы. Билеты в северных направлениях распроданы. Нам удалось побеседовать с женщиной, которая увозит в северную столицу двоих маленьких детей…

– Я сама родом из Петербурга. Там остались родители. У нас дача в Соснове. Дети совсем задыхаются…

Словно в доказательство ее слов на экране появились дети: мальчик лет пяти-шести и девочка чуть постарше. Оба в марлевых повязках. Девочка прижимала к груди большую куклу.

«Сосново. По лесной дороге отсюда – километров десять. На электричке еще короче, – он почувствовал гордость за свой город и область, не подвластные разбушевавшемуся огню. – Хотя… – озабоченно сдвинул брови. – В этом году здесь, у нас, тоже что-то странное. Но будем надеяться, до пожаров не дойдет… Низовые, верховые, подземные», – для памяти повторил наименования пожаров, упомянутые корреспондентом. В работе переводчика всё может пригодиться…

Эта работа – твое призвание, – теперь в ее голосе звучала материнская гордость. – Тебя ценят. Но самое главное, ты нашел себя.

При жизни они не были разговорчивы. Это свойство проявилось только после их смерти. Он пожал плечами, не позволяя им вовлечь себя в схоластический спор о призвании и поисках своего места. Стоит дать потачку, потом не остановишь.

Переждав их разочарованное молчание, попытался сменить тему: «А что, если и у нас? Болото. За линией Маннергейма. А вдруг уже тлеет, а потом – раз! – и вырвется…» – нелепая мысль. Одно дело там, в Москве…

Что-то кольнуло в бок. Он поворочался в кресле. Запустив руку в задний карман, извлек карандаш, которым вносил правки. Вертел его в руке, машинально, как иной верующий перебирает четки: «Конечно, призвание, а как иначе…»

Сидел, опустив плечи, забыв о пожарах, которые слизывали целые поселки, но не здесь, а где-то там, в Центральной России. Думал о себе, чувствуя тоску и острое отчуждение: как в ранней юности, когда выбирал профессию. Не то чтобы родители возражали. Просто высказывали сомнение: «Сынок, у тебя так хорошо с математикой. И мы, – взгляд на отца, – технари». – «Не знаю… – отец пожал плечами. – Какая-то… женская профессия. Не для мужчины…»

В половине одиннадцатого лег в разобранную постель.

Под набухшими веками плыли базарные старухи. Расположившись за дощатым прилавком, они стояли над плодами своих трудов. Стараясь отрешиться от давящей головной боли, он всматривался в их лица, но видел только овощи – на старушечьих плечах, вместо голов. Старуха-огурец. Старуха-картофелина. Старуха-кабачок…

Зрелище было крайне неприятным. Заворочался, пытаясь угнездиться на матрасе. Жесткая пружина впилась в бок. Подниматься не хотелось. Сделав над собой усилие, спустил ноги. Пошевелив растопыренными пальцами, встал и принялся стаскивать на пол: одеяло, подушку, простыню, старый плед, слежалое ватное одеяло. Оно-то и съехало, сбилось толстыми складками. Шарил, ощупывал продавленный матрас. «Так и есть: насквозь». Острячок пружины пробился наружу – пророс железным ростком. Он расправил сбитое одеяло и уложил в обратном порядке: плед, простыня, подушка.

Протянув руку, выключил свет.