Планета грибов - Елена Чижова Страница 7

Конечно, он верил. А что оставалось? Тем более начальство можно понять: первые четыре книги серии вышли в свет через равные промежутки: раз в квартал. Если затянуть с пятой, внимание читателей может переключиться на другие серии, с которыми работают конкуренты. Такие истории случались и раньше. В этих обстоятельствах главный редактор всегда обращался к нему, говорил: на вас вся надежда, счет идет на дни, кроме вас в такие сроки никто не уложится, и разные другие слова, которые даже профессионалу его уровня редко приходится слышать. Отказать не хватало духу. Однако разговор, в котором редактор упомянул про второсортное чтиво, что-то изменил.

Пишущая машинка блеснула клавишами.

Отвечая на ее улыбку, он погладил каретку: «Ладно, мир…»

Команда космического корабля собиралась к ужину. Эти ежевечерние трапезы он назвал летучками. Импонировала игра слов: в помещение, отведенное для этой цели, участники действительно влетали. Главное блюдо – его подавали в красивом расписном сосуде, чем-то похожем на канистру, во всяком случае, верхняя крышечка откручивалась, – было приготовлено из овощей.

Пожав плечами: овощи на космическом корабле? Интересно, как их там выращивают? – двинулся дальше. Обвив подлокотники зеленоватыми щупальцами, астронавты расселись и приступили к трапезе. Больше не отвлекаясь на посторонние мысли, он закончил вторую главу.

Под стропилами собирался душный воздух. Он поднял глаза, представляя себе невидимое солнце. Раскаленные лучи били по крыше прямой наводкой.

Встал, распахнул оконные створки. Высокие корабельные сосны стояли в двух шагах. Солнечный свет заливал вершины, оставляя в тени подлесок. Только теперь заметил: березы начали желтеть. «Конец июля… Рановато. Обычно желтеют в августе».

Сел, подперев ладонью щеку: «Второсортное… второсортное, – проклятое слово впечаталось в память. Как след в мокрый песок. – Можно ли оставаться хорошим переводчиком, если переводишь всякую ерунду?..»

Ты стал прекрасным переводчиком.

«Во всяком случае, если сравнивать с молодыми…» Время от времени наведывался в книжные магазины. Не покупал – пролистывал. Чтобы отловить очевидные глупости, хватало пары минут. Конечно, встретимся, – без убеждения повторил Джон. Или вот: Задумчивые глаза Ифигении грезили среди травы. Так и видишь глазные яблоки, самочинно выпавшие из подобающих им впадин, чтобы покататься в траве. Вот, тоже симпатично: негнущийся маятник. Любопытно взглянуть на маятник, который гнется, будто помахивает хвостом. Рядом с этим какое-нибудь Исчез по направлению к лесу смотрелось образчиком стиля.

«А все потому, что ни вкуса, ни школы», – он выпрямился в кресле и покачал головой.

Обычно лингвистическая терапия действовала. Сегодня – нет.

Работа есть работа. Ты хорошо зарабатываешь.

В голосе матери мелькнул классовый упрек. С их точки зрения, не работа, а баловство: вроде секретарской – знай стучи по клавишам. Сами они работали инженерами-технологами. На разных предприятиях. Казалось: на одном. Домой всегда возвращались вместе. В прихожей – громкие голоса. Дверь в его комнату распахивалась: Как дела в школе? Что-то дрожало в воздухе, скрипело как пружинки старых часов.

«Да, зарабатываю. Потому что работаю добросовестно».

А как иначе! Конечно, добросовестно! – родители не преминули встрять.

Он кивнул, но не ответил. Знал, что за этим последует: Мы тоже работали добросовестно! И где результат?

Вопрос родился в начале девяностых, когда закрывались предприятия. Родители потеряли работу. Месяца через два, проев летние запасы и остатки скудных сбережений, которые к тому же мгновенно обесценились, устроились вахтерами в какое-то общежитие: сутки через сутки. Своего рода семейный подряд. В отличие от него, никаких надежд не питали. Для них крах системы означал их личный крах. По мнению родителей, за всеми событиями стояла злонамеренная воля. В семейных спорах то и дел звучало: твои демократы все развалили – Гайдар и Чубайс.

Горячился: во-первых, почему – мои? Во-вторых: если два человека в состоянии развалить целую страну… Они что – боги?!

Отец, как-то сразу постаревший (мать держалась, женщины вообще сильнее), не мог понять, почему их закрыли. Худо-бедно раньше-то их заводы работали, выпускали продукцию. Мать возражала: раньше – нормально, а не худо-бедно. Прогрессивки, путевки, премии, детские елки, встречи с интересными людьми. Все для блага человека. Выпускали многотиражку. Писатели чуть не каждый месяц приезжали.

Господи, да какие писатели?! Потому и закрыли, что ваша продукция никому не нужна. Как это не нужна? Да так – кому нужна неконкурентоспособная продукция? Этого они не понимали: мы-то здесь при чем? Продукция – забота начальства. Мы работали добросовестно!

Мало-помалу пришел к выводу: разубеждать бессмысленно. Рациональные доводы не действуют: с точки зрения родителей СССР – воплощение вселенского Добра.

Весной уволились, уехали на дачу. До осени работали на участке, добиваясь урожаев, которым позавидовал бы сам Мичурин. Выпускали продукцию, за которую отвечали сами. Сотни банок. На этих запасах семья продержалась до следующей весны.

Он взглянул на часы: половина четвертого. Вот что значит выпасть из нормального ритма.

Сойдя вниз, разогрел вчерашние макароны, вскрыл банку мясных консервов. Съел тихо и отрешенно. Тщательно перемыл посуду. Присохшие ошметки утреннего омлета пришлось скоблить. Вытер мокрые руки. Вешая на гвоздь полотенце, почувствовал головную боль. К тому же слегка познабливало. «Что-то такое… В воздухе. Давление, что ли, скачет?.. Наверняка к дождю… Ох, пора бы», – покачал головой озабоченно, будто выступая от лица местных садоводов, страдавших от плохого напора. Вспомнил безумную старуху, которая отправляла его к водопроводчику: хотела пойти к начальству, но все-таки не пошла. Скорей всего, испугалась: как бы чего не вышло… Как ни хорохорься в старости, но по этому принципу прожита жизнь.

Выйдя из времянки, обернулся к лесу. «Но в чем-то она права. Нынешние совсем обнаглели. В советское время – хоть какой-то страх божий. Во всяком случае, на районном уровне. А теперь? Никто ни за что не отвечает? Божки местного значения. Хотя, если разобраться, языческие боги не бездельничали», – задумался, силясь вспомнить имена тех, кто отвечал за всходы семян, огуречную завязь, сиреневатые цветочки картофеля. Как ни старался, не вспомнил.

Прежде чем войти в дом, остановился на крыльце. «Тут-то ничего, но там, в Центральной России, и вправду что-то чудовищное».

В прогнозах погоды нынешнюю жару называли аномальной.

В комнате – в родительское время она именовалась залой – стояли два телевизора, работавшие от одной антенны. Оба старые, еще советские, на лампах. Один, он уже не помнил который, перебрался из городской квартиры, когда родители купили новый, корейский – по тем временам чудо техники. Второй – Сгодится, конечно сгодится – отец приволок с помойки. Тогда многие выбрасывали, покупали импортные.