Пляжная музыка - Пэт Конрой Страница 78

Поскольку я пишу книги о путешествиях, то аэропорты знаю хорошо, а римский аэропорт Леонардо да Винчи изучил как свои пять пальцев. Но в тот декабрьский день, когда мама впервые приехала в Италию, мне показалось, что по случаю ее прибытия аэропорт изменился и расширился. Мы едва не потеряли мать, когда она целую неделю пролежала в коме, и с тех пор, как она поправилась, все пропорции волшебным образом изменились для нас. После долгого интермеццо, овеянного печалью и напрасной тратой времени в попытке исцелить душу, истерзанную гибелью Шайлы, я наконец-то воссоединился с семьей. Я вновь обрел связь с чем-то очень важным для себя, и отзвуки этой поездки домой еще долго звучали в моей душе, причем так сильно, как я сам того не ожидал. Когда я поехал к умирающей матери, то даже подумать не мог, что у ее постели найду свое давным-давно потерянное второе «я».

Как только пассажиры потянулись мимо таможенников и вооруженных до зубов неулыбчивых солдат, я указал Ли на мать:

— Ли, беги обними вон ту женщину. Это твоя бабушка.

Ли легко прошла сквозь толпу, и я последовал за ней. Пока Люси оглядывалась по сторонам, Ли уже успела подбежать к ней.

— Чао, ба! Я Ли Макколл, твоя внучка.

Люси взглянула на черноглазую красавицу внучку и спросила:

— Дорогая, где же ты была всю мою жизнь?

Люси присела и заключила Ли в объятия, а потом поднялась и поцеловала меня. Мы забрали ее чемоданы, и Люси, взяв Ли за руку, последовала за мной к поджидавшему нас римскому такси.

То, что мать выздоровела, было настоящим чудом, и ее лицо светилось здоровьем, что казалось просто невозможным, если учесть, какую массовую атаку выдержало ее бедное тело. Волосы у нее отросли, хотя и были еще очень короткими, походка осталась такой же легкой, и я заметил, что итальянцы средних лет бросают на нее томные оценивающие взгляды. Мать писала мне, что каждый день проходит по пять миль по пляжу и пропустила только один месяц своих обязательных утренних проверок кладок морских черепах. Сейчас, в декабре, у нее был самый лучший загар в римском аэропорту.

Люси посмотрела на толпы встречающих и неодобрительно покачала головой, так как не любила шума и толчеи.

— Похоже, здесь переплюнули учения китайских пожарных [98], — заметила она.

— Я не хочу вырастить из Ли расиста, ма, — добродушно заметил я.

— В этом нет никакого расизма. Я в жизни не видела учений китайских пожарных, — ответила Люси и, подумав, добавила: — До этого момента.

Она вынула итальянские деньги, которые поменяла еще в Саванне, и показала их Ли. Помахав бумажкой в тысячу лир, сказала:

— Даже и не знаю, это пять центов или миллион долларов.

— Считай, что у тебя один доллар, ба, — ответила Ли.

— Какой умный ребенок, — удивилась Люси. — Если девочка разбирается в цифрах, то за нее можно не волноваться.

— Ты прекрасно выглядишь, мама, — сказал я. — Ремиссия пошла тебе на пользу.

— Два месяца я была лысой, как свинья, — призналась она. — Если у тебя завалялись лишние деньги, вкладывай их в парики, не прогадаешь! У тебя прекрасные волосы, Ли. Совсем как у твоей мамы.

— Спасибо, ба, — поблагодарила Ли.

— У меня в чемодане много подарков для тебя. Больше, чем моей одежды, — сообщила Люси. — Все в Уотерфорде прислали тебе подарки, так как хотят сказать, что с нетерпением ждут тебя обратно.

— Двадцать седьмого декабря, — заявила Ли. — Мы вернемся в Уотерфорд вместе с тобой. Тебе очень понравится Рождество в Риме.

— Ли, а помнишь, как я любила тебя, когда ты была еще крошкой? — спросила Люси, прижимая к себе внучку.

— Я совсем не помню Южную Каролину, — призналась Ли. — Пыталась, но у меня ничего не получается.

— На следующее лето я привлеку тебя к работе на острове Орион. Будем спасать от истребления морских черепах.

— Здорово! И я все это увижу?! — радостно воскликнула Ли.

— Увидишь? — переспросила Люси. — Я сделаю из тебя хранительницу черепах.

— Должно быть, в Уотерфорде замечательно, — отозвалась Ли. — Знаешь, ба, ты первый человек, кроме папы, который знал Великую Собаку Чиппи.

— Чиппи? — Люси бросила на меня удивленный взгляд. — Великая собака?

— Я рассказываю Ли всякие истории о Чиппи, — объяснил я.

— О чем там рассказывать, — озадаченно произнесла мама. — Чиппи была приблудившейся дворняжкой.

— Нет, мама, — твердо сказал я, и она уловила в моем голосе легкое неодобрение. — Чиппи была великолепной собакой. Бесстрашной, умной. Она защищала семью Макколл.

— Она ведь столько раз спасала вашу семью. Правда, ба? — спросила Ли.

— О да. — До Люси наконец-то дошло. — Вряд ли кто-нибудь из нас дожил до сегодняшнего дня, если бы не Чиппи… Это замечательная собака.

Когда в тот вечер я укладывал Ли спать, она крепко обняла меня и поблагодарила за то, что разрешил бабушке приехать.

— Мне очень понравилась твоя мама, папочка — сказала Ли. — Она ко мне так хорошо относится, и ты на нее очень похож.

— Да ладно тебе, — одернул ее я. — Будет тебе заливать!

— Правда-правда, — улыбнулась Ли. — Она говорит, что я вылитая мама. Что это значит?

— Вылитая мама? — переспросил я. — Это значит, что ты очень похожа на свою маму. Хочешь, я расскажу тебе историю? Еще раз о том, как мы с Шайлой влюбились друг в друга на пляже? Или хочешь услышать что-нибудь другое?

— Скажи, папочка, а твоя мама была хорошей рассказчицей?

— Она была лучшей. Никто не умел лгать так хорошо, как она.

— А что, истории — это всегда ложь?

Я хорошенько подумал, прежде чем ответить:

— Нет, истории — это не ложь. Истории доставляют удовольствие. А вот ложь, как правило, приносит боль.

— Пусть тогда бабушка расскажет мне какую-нибудь историю, — попросила Ли. — Папочка, ты ведь правда не обидишься?

— Сейчас я ее приведу, — ответил я.

— Спокойной ночи, — поцеловала меня Ли. — Я люблю слушать истории о Великой Собаке Чиппи, только когда мне грустно. А сегодня я чувствую себя самой счастливой на свете.