Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - Стивен Гросс Страница 7

Но я обнаружил, что мне почему-то очень трудно включиться в его историю. Я с легкостью отвлекался на звуки проезжающих под окном машин, ловил себя на мыслях о мелких делах, которые нужно было переделать во время обеденного перерыва. В действительности любые попытки задуматься об истории Мэтта, начать следить за его словами были похожи на бег вверх по крутому склону в неприятном сне.

Такие несоответствия между словами человека и теми чувствами, которые они вызывают у слушателя, наблюдаются достаточно часто. Всегда можно вспомнить, например, какого-нибудь приятеля, который звонит, когда тебе плохо, пытается всячески поддержать, говорит участливым тоном, но после разговора тебе становится только хуже.

Одним из последствий самых ранних переживаний Мэтта было неумение вызывать сочувствие у других людей. Ему так и не удалось добиться его от матери. Судя по всему, он не смог овладеть способностью инициировать в других чувство беспокойства за него.

Разрыв между словами Мэтта и провоцируемыми ими во мне чувствами был просто огромен. Он описывал достаточно страшную жизненную ситуацию, но мне за него страшно не было. Я ощущал совершенно нехарактерную для себя отстраненность.

Пытаясь найти корни своего безразличия в отношении самого Мэтта и описываемой им ситуации, я представил себе несколько сценок из первых месяцев его жизни. Я увидел плачущего младенца – «я голоден, покорми меня»; «у меня мокрый подгузник, поменяй его»; «мне страшно, обними меня» – и абсолютное бездействие матери, не обращающей на все эти призывы никакого внимания.

Мне пришло в голову, что одним из последствий всех этих самых ранних переживаний Мэтта может быть неумение вызывать сочувствие у других людей. Ведь ему так и не удалось добиться его от матери. Судя по всему, он не смог овладеть таким нужным нам всем навыком – способностью инициировать в других чувство беспокойства за него.

Но что же ощущал сам Мэтт? Казалось, и ему было совершенно безразлично, в какой ситуации он оказался. Когда я спросил, какие чувства у него вызвал арест, он ответил:

– Да нормальные. А что?

Тогда я сделал еще одну попытку.

– Ты, кажется, не слишком-то беспокоишься за свою жизнь, – сказал я. – Тебя же могли застрелить.

В ответ он просто пожал плечами.

В этот момент до меня начало доходить, что Мэтт просто не распознает своих собственных эмоций. В течение всей нашей двухчасовой беседы он либо подхватывал и пересказывал мои описания его чувств, либо выводил свои эмоции из поведения других. К примеру, он сказал, что не знает, почему направил пистолет на полицейского. Когда я предположил, что он сделал это, потому что разозлился, он ответил:

– Ага, я разозлился.

– А что ты чувствовал, когда разозлился? – спросил я.

– Ну, знаете, полицейские эти, они на меня все время сильно злились. Родители на меня злились. Все на меня сильно злились, – сказал Мэтт.

– Но сам-то ты что чувствовал? – снова спросил я.

– Они все реально сильно на меня орали, – ответил он.

Не имея возможности чувствовать эмоциональную боль, Мэтт перманентно находился в опасности причинить себе увечья. И в каждом из нас есть немножко от Мэтта. Все мы в те или иные моменты пытаемся заглушить болезненные эмоции.

Как правило, потенциальных пациентов на консультации приводит желание избавиться от груза испытываемых в текущий момент страданий. Но в данном случае позвонил и попросил встречи не сам Мэтт, а его отец. Мэтт же еще в раннем детстве приучился умерщвлять свои эмоции и не доверять тем, кто предлагает ему помощь. Во время нашей с ним беседы произошло то же самое. Мэтт просто не ощущал эмоциональной боли, способной заставить его побороть свою подозрительность и принять мое предложение встретиться еще раз.

* * *

В 1946 году работавший в лепрозории врач Пол Брэнд обнаружил, что уродства, сопутствующие проказе, являются вовсе не естественным и прямым симптомом заболевания, а скорее прогрессирующей аккумуляцией последствий физических повреждений и последующих инфекционных воспалений, возникающих в результате того, что его пациенты не чувствуют боли.

В 1972 году он написал: «Если бы я был в силах наделить своих пациентов всего одним даром, это был бы дар чувствовать боль». Мэтт страдал от своеобразной психологической проказы. Не имея возможности чувствовать эмоциональную боль, он перманентно находился в опасности причинить себе увечья. Вполне возможно, даже смертельные.

Когда Мэтт покинул мой кабинет, я не стал сразу же составлять отчет о нашей беседе, а поступил так, как иногда поступаю после особенно сложных и сильно впечатливших меня консультаций. Я сходил в кафетерий, где дают кофе навынос, а потом вернулся в кабинет, чтобы абстрагироваться от конкретного случая, почитав, кто что знает о такой проблеме, в Интернете.

Истина тут была такова: в каждом из нас есть немножко от Мэтта. Все мы в те или иные моменты своей жизни пытаемся заглушить свои болезненные эмоции. Но, преуспевая в своем стремлении ничего не чувствовать, мы лишаем себя единственного способа разобраться, что мучит нас и почему.